Мало, оказалось, быть только отличником и помощником командира взвода, только выделенным и оцененным старшими. Жизнь оказалась не только такой, какой ее считали и поддерживали взрослые, но и такой, какой ее принимали и считали сами ребята. Если прежде жизнь как бы вся находилась в нем, то теперь этого уже не было. Может быть, еще интереснее жил Хватов. Какими-то важными для жизни особыми свойствами, каких явно не было у Годовалова, был наделен Уткин. Только он мог заступиться за самого пришибленного во взводе Левского: «Что вы к нему лезете! Что он, мешает вам?» Только он мог сказать: «Пойдем посмотрим, весь ли убрали хлопок». Сказал так, что Годовалов не мог не пойти с ним, присоединились к ним и другие ребята, осмотрели взводный участок поля и набрали два тугих мешка хлопка с оставшихся неубранными коробочек. Предпочтительнее казались и Высотин с компанией, и уважительно выглядевший крупный спокойный сибиряк Кедров, и всегда ко всему готовый рослый Руднев. Все внимание взвода держалось на этих ребятах. Жизнь, прежде вся сосредоточенная в Годовалове, теперь оказалась как бы разделенной этими ребятами между собой. У Хватова было одно, у Уткина другое, у Высотина, Кедрова и Руднева что-то еще. Мало того, с каждым днем жизнь как будто расширялась. Нужно было что-то значить в футболе и в баскетболе, в беге и прыжках, в плавании и боксе, где все решительнее заявляли о себе Руднев, Попенченко и даже невидный собой Витус.
Здесь узкогрудый, почти без плеч, с длинными вялыми руками Женя соперничать не мог. Здесь занимали все жизненное пространство другие. Никто не собирался уступать ему только потому, что он являлся отличником и помощником командира взвода. Из-за пустяка готов был сцепиться с ним Ястребков. В упор не видел его Высотин. Но самым непримиримым оказался Млотковский. Он один не только никак не признавал Годовалова, но видел в нем что-то такое порочное и разоблачительное, нетерпимое и недостойное существования, что готов был, казалось, заглотать его. Всякий раз, вдруг завидев его, Млотковский настораживался и смотрел выжидательно. Его удлиненное треугольное лицо с широким лбом, горбатым носом и острым подбородком, особенно же нацеленный взгляд больших моргающих глаз в такие минуты делали его похожим на козла. Было так, как если бы Женя должен был подальше обходить принадлежавшие Млотковскому владения, а владения эти находились повсюду. Обмануть, отвлечь, чем-нибудь расположить к себе воинственного недруга оказывалось невозможно. Так продолжалось до третьей роты, когда Млотковский, получив отпор, вынужден был сам дважды спасаться от Годовалова бегством. Но и после этого их жизненные пространства не могли совместиться. Изгнанный Млотковский, как бы выжидая своего часа, по-прежнему смотрел на противника непримиримо и разоблачительно.
За три года Годовалов вырос, потяжелел, как намокший песок. Ему, например, уже нравилось играть в футбол. Не ввязываясь в жесткое противоборство, он находил свободное место, получал пас, видел, кому можно было передать мяч с наибольшей пользой для команды, и почти всегда удачно делал это. Быстро, как с заданием на дом, разобрался он и в игре в баскетбол. Занимаясь боксом, он не преуспел, но на тренировки ходил. Он постоянно был с новичками, пока однажды, уже в третьей группе новичков, не почувствовал себя с ними на равных. Он даже показывал им всевозможные приемы и, поощряемый Романом, стал как бы вторым тренером. Тогда же наконец он решился выйти на ринг и одержал две победы. Хотя третьей победы добиться ему не удалось, его претензии были удовлетворены. Словом, он оказался не таким уж слабым, а разбирался во всем, может быть, лучше многих. Он и ребят стал видеть иначе. Утратил былую уважительность сибиряк Кедров. Груз, что он нес, оказался неожиданно легким для такого крупного человека. Не было прежней почтительности к Уткину. Быть все время уверенным и ни в чем не сомневаться оказалось не так уж хорошо и говорило о какой-то внутренней закрепощенности. Не так, как прежде, было интересно ему с Хватовым. Раньше было интересно все, что бы тот ни делал, теперь же с ним было интересно лишь ходить в город знакомиться с девчонками да во время летних лагерей забираться на тутовники есть черные и лиловые ягоды, купаться в речке подальше от лагеря, от глаз командиров. Женя понял, что все ребята были как-то излишне самими собой, а как раз такими, догадывался он, нельзя было быть, наоборот, нужно было быть как бы не вполне собой. Это-то и казалось привычным: видеть себя вместе со всеми и быть не только собой, видеть каждого лучше, чем он видел себя, видеть и себя глазами всех.