Я потерялся в парке.
Как шатался по городу — помню. Как зашел за ограду — тоже помню. Людей было не густо, но были. Сразу у входа на скамейке обжималась джинсовая пара. Навстречу, едва не задев меня, прохилял смурной мужик, насквозь пропитанный, хоть отжимай, бормотухой. За деревьями поодаль резвилась громадная чёрная псина, спущенная хозяином с поводка. В конце аллеи маячили еще двое. Я наугад свернул на ныряющую в кусты тропу и, изрядно поплутав, неожиданно вышел на площадку аттракционов.
Вот здесь и почувствовал, что потерялся. Птенцом выпал из гнезда. Шмякнулся, таращусь — понять ничего не могу. Не доходит.
Вокруг ни единой души, а аттракционы работают. Вовсю разбегаются лодки-качели, кружит карусель, вздымается «чертово колесо». Все в движении, скрипит и жужжит, огни горят — и никого. Впрочем, меня это не очень смущает. Допускаю, что люди есть, их даже много. Но я не хочу их видеть и потому не замечаю. Они сами по себе, я сам по себе. Меня, значит, тоже никто не замечает.
Подхожу к билетной будке. Дай, думаю, загляну. Раз аттракционы работают, кто-то должен продавать билеты. Не бесплатно же!
Сунулся в окошко, а там — Ольга. На столике перед ней билетные книжки, в ящике деньги. Опять же не нахожу ничего удивительного, что она здесь. Почему бы ей и не быть за кассира? «Покататься, — спрашиваю, — можно?» Она улыбнулась, хитро подмигнула. «Проходи, — говорит, — так, без билета. Сейчас провожу». Вышла из будки и потащила за руку к «чертову колесу» на посадку. Колесо как вращалось, так и вращается. Мы на ходу вскочили в люльку, и нас понесло. Поднимаемся выше, выше, конца подъему нет. И тут я замечаю, что люлька пошла по кругу вниз, а мы с Ольгой как бы на весу, парим над парком. Нам на эти фокусы наплевать, поговорить надо.
— Не знал, — начинаю, — что ты здесь подрабатываешь.
— Да нет, — смеется, — даже не представляю, как быть кассиршей.
— А билеты, деньги?
— Это ты так захотел. В твоем представлении, где карусель — там билеты, где билеты — там кассир. Вот и посадил меня в будку.
— Допустим, — соглашаюсь. — Но мы все же в парке или тоже — «так захотел»?
— В каком-то смысле — в парке.
— Почему же никого нет?
— Разве? Вроде бы был народ. Наверно, ты просто не замечаешь.
— Но тебя-то заметил.
— Еще бы! Мы с тобой — пара. В любой толпе друг друга найдем. Было бы желание. Ты ведь хотел меня видеть.
Про желание она угадала. Я извелся, пока безуспешно пытался разыскать ее — и дома, и в музшколе. А когда все же заставал по телефону, она находила причины, чтобы отложить нашу встречу. Двое суток не виделись.
— Ты меня избегала. Почему?
— Ждала, пока созреешь.
— Сейчас, выходит, созрел?
— А иначе как бы мы встретились! Но ты вроде бы не очень рад?
Я и сам еще не понял — рад ли? Какая радость болтаться в подвешенном состоянии с ощущением потерявшегося ребенка. Вот тем — я вдруг вспомнил джинсовую пару, обнимающуюся на скамейке у входа в парк, — вот им да, наверняка радостно, позавидовать можно. Сплелись и тоже, как мы, никого вокруг не замечают. Но в отличие от нас — не потерялись. И даже не заблудились. Направляясь в парк, они знали, куда и зачем иду А мы?
— Несчастные, — неожиданно посочувствовала Ольга, когда я рассказал о влюбленной парочке. — И ты еще завидуешь. Пожалеть надо. Им же так неудобно! В тряпках, в жалких позах у всех на виду. Какая же это любовь? Одно мучение, насилие над собой.
Я возразил:
— Наверно, им так нравится.
— В том и уродство, что нравится. Они даже не представляют, как может быть.
— И как же?
Не ответив, она всем телом потянулась ко мне.
— Тебе не надоело здесь? Давай сменим пейзаж. Полетели.
— Куда?
— Куда хочешь. На какие-нибудь Гавайи.
— Гавайи?!
— А почему бы и нет? Что нам мешает? К океану, под пальмы. Чтобы пляж, песок, волны... Летим же, скорей! — Она обвила меня руками, и мы, обнявшись, полетели.
Не знаю, куда нас занесло. На тех островах, само собой, я даже во снах не бывал. Сумбурно представлялось что-то по книгам, фильмам, еще — открытки, картинки. Сусально яркое, манящее, сплошная экзотика. Но Ольга, пока летели, жарким шепотом убедила: вполне достаточно — открытки, картинки — все годится, лишь бы вспомнилось, нарисовалось. «В конце концов, — подсказала, — дорисуй, выдумай. Пусть это будут твои Гавайи».