— В отставку! В отставку!
Роджер будто не слышал. Один раз махнул в сторону прохода, словно теннисист на Уимблдоне, наскучивший овациями.
Наконец Роджер счел, что приличное время соблюдено. Поднялся. Не взглянул ни на своих, ни на чужих. От выкриков «В отставку! В отставку!» дрожали стены. Нагнув голову, так что спина создавала впечатление крыльев, не распахнутых на должную ширину, Роджер пошел прочь из палаты общин. У барьера обернулся, поклонился председателю. Продолжил путь. Требования отставки неслись ему вслед; ассоциации со сворой удерживали от искушения ускорить шаг.
Глава 9
Вы тут ни при чем
Следующее утро ознаменовали броские газетные заголовки и риторические вопросы, а также разговоры в Уайтхолле. Февральское небо было ослепительно. У меня в кабинете не смолкал телефон внутренней связи. По свидетельству секретаря премьер-министра, последнему от Роджера корреспонденции не поступало.
Коллингвуд разразился цитатой: «Танец на этом окончен, увы»[20]. (Исторический момент, с безукоризненным выговором сообщили в трубке, — первый и последний раз старик проявляет эрудицию.) Сообщили также, Коллингвуд не держит зла на Роджера, говорит о нем, не меняясь в лице. Да, Коллингвуд слышал, что у Роджера связь с женой его племянника (а я-то до последнего не знал наверное, в курсе он или не в курсе). Новость не произвела на него сколько-нибудь заметного впечатления. «Полагаю, это к делу не относится», — заявил Коллингвуд. Как выяснилось, он к племяннику никаких чувств не питает. То есть как раз этого можно было не бояться.
Все утро из разных источников я слышал, что Роджеровы сторонники обращались к премьеру — хотели, чтобы он принял Роджера. Роджер пока не подал в отставку. Еще говорили, Роджер решил отступиться. В отставку он не уйдет. Заявит, что неоправданно выпятил один аспект законопроекта в ущерб остальным. Был не прав; теперь готов к компромиссу. Согласен осуществлять политику компромиссов; в качестве альтернативы удовольствуется более скромной должностью.
Со мной Роджер пока не связался. Вероятно, в моменты, когда худшее уже свершилось, Роджера, как и всех нас, не оставляет ощущение досягаемости желаемого; вероятно, и его восприятие не поспевает за событиями. Я, например, слоняясь после измены Шейлы по парку, ловил себя на счастливой улыбке — будто иду к Шейле, будто она ждет с замиранием сердца; такая же улыбка характерна для перенесшего неудачную операцию — ему все кажется, это еще наркоз, вот очнется он, и все будет хорошо.
Роджер, думал я, не избавился, никогда не избавится от искушений, как всякий, кто отведал власти — не важно, мелкой или серьезной. Он будет цепляться до конца — и даже после. Если бы он вышел из игры сейчас — незапятнанный, несломленный, — он бы собой гордился. Но нет: Роджер слишком поднаторел в политике, ему известно — выйти из игры можно только раз и навсегда, без вариантов. Гадко являться с повинной, когда повинен только в дальновидности; унизительно просить местечка в захудалом министерстве и несколько лет просиживать там кресло, но это, пожалуй, единственный путь к победе. Вот только не отличаются ли дальновидностью и враги, не разгадают ли они его намерения? Наверняка Роджер много бы дал, чтобы послушать разговоры о себе. Стороннему наблюдателю виднее, каковы его шансы и есть ли они вообще. Быть может, премьер уже разглядел потенциальную опасность, и подстрахуется — избавится от Роджера. Некоторых это огорчит, но они значения не имеют. Если же ему дадут второй шанс, то не из сочувствия и не из уважения. На поддержку рассчитывать нечего. Если ему позволят остаться в политике, то лишь потому, что он пока не пустое место. Сейчас, наверно, как раз прикидывают, сколько влияния за ним сохранилось. В каком виде он менее опасен: устраненный или оставленный?
Днем я пошел на внутриведомственное совещание под председательством Роуза. Мы с Роузом не пересекались со вчерашнего вечера; теперь он едва не утопил меня в любезностях, будто наше бесценнейшее общение было прервано на несколько месяцев. Никто бы не догадался, что накануне мы несколько часов провели буквально бок о бок, одинаково взвинченные. Манера Роуза вести совещания за время нашего сотрудничества не претерпела ни малейших изменений: как и двадцать лет назад, когда я только попал под его начало, Роуз был точен до педантичности и учтив до оскомины. Через год ему исполнится шестьдесят, он в последний раз сядет в председательское кресло. Педантичность и учтивость пребудут с ним до конца. В тот день мы обсуждали текущие вопросы — Роджер Роджером, а дела не ждут.
20
Коллингвуд желал продемонстрировать, что осведомлен в области старинных танцев-игр. Он цитирует — правда, несколько искаженно — присказку из танца с подушкой. Танцующие образуют круг; ведущий в середине, с подушкой. Сделав несколько па, он останавливается и говорит: «Танец на сем завершится, увы». Музыканты отвечают: «Полно, милорд, верно, шутите вы». — «Ибо упрямится Джейн Сандерсон», — гнет свое ведущий. «Джейн Сандерсон — либо в круг, либо вон!» — велят музыканты. Избранная ведущим дама выходит в круг, опускается коленями на подушку, ведущий целует ее и т. д.