— Чепуха. Вы — это вы. И мне хочется устроить прием для вас.
— Подождите, пока я что-нибудь полезное сделаю.
— Вы это серьезно? — вскричала Диана.
— Прошу вас, не торопитесь с приемом.
Диана больше не настаивала. Она кое-что поняла. Впрочем, всех нас охватило ощущение, будто мы кое-что поняли. Роджер мог показаться педантом, однако педантизмом он лишь прикрывал суеверность. Сегодня у себя в кабинете он сбивал судьбу со следа; теперь, получив должность, делал то же самое, хоть и иным способом. То была суеверность человека, воспитанного в лоне Церкви; человека, поставившего перед собой цель; человека, для которого отдых — непозволительная роскошь, которому больно за утекающее сквозь пальцы время, пока цель не достигнута.
Часть II. У меня все под контролем
Глава 1
Выдвижение аутсайдера
Прошло несколько месяцев. Раз-другой я поймал себя на мысли о масштабе Роджера и его союзников. В частности, я прикидывал, тянут ли они хотя бы на сноску в книге под названием «История». Допустим. А как тогда их квалифицируют историки? Упаси Бог оказаться на месте историков. Конечно, бумаги будут, и в избытке. В большом избытке. Я лично их составляю — докладные записки, меморандумы, протоколы совещаний, досье, «рецензии», записи бесед… Ни единой сфабрикованной строчки.
И однако, бумаги ничуть не помогают исследователю-историку, а даже направляют его по ложному пути как относительно имевших место действий, так и относительно истинных их целей, причем относительно последних — в еще большей степени, нежели относительно первых. И данный феномен применим ко всем зафиксированным на бумаге отчетам — по крайней мере ко всем, какие мне случалось видеть. Подозреваю, отдельные историки догадаются, что за человек был Роджер. Но как им сделать выводы о мотивах людей, о которых ничего, кроме имен, не известно? Что думать о Дугласе Осболдистоне, о Гекторе Роузе, о наших ученых, о заднескамеечниках? Как работать, когда нет ни свидетельств очевидцев, ни вещественных доказательств? А ведь и Дуглас Осболдистон, и Гектор Роуз, и ученые, и заднескамеечники влияли на решения, а мы жизнь положили на то, чтобы не проворонить ни единого их мотива.
Правда, им, историкам, с высоты разделяющих нас лет будет виднее одно обстоятельство, нам незаметное, — так часто бывает. Да, нам известны, во всяком случае отчасти, устремления наших современников в личном эквиваленте. Но вот каковы они в эквиваленте общественном? Что за общественные силы объединили людей столь разных — Роджера, Фрэнсиса Гетлиффа, Уолтера Люка и остальных? На какие общественные силы полагаться политику вроде Роджера? Есть ли они в нашем обществе? Такими вопросами мы могли бы задаваться, и периодически задавались. Увы: согласно высшему плану ответов нам знать не дано, в то время как потомкам нашим они будут очевидны до зевоты.
Тихим летним вечером, вскоре после получения кабинета, Роджер вызвал к себе отдельных ученых. Однажды Роджер забылся в «Праттс» и высказался в том смысле, что ему достаточно дверь открыть — а там уже собралась четверка рыцарей и кое-чего от него хочет. Теперь эти рыцари, и еще другие, были приглашены к Роджеру в приемную, и он кое-чего от них хотел. Роджер основал комитет под собственным руководством — так по крайней мере он выразился. Пока ему нужно было знать, каковы перспективы развития ядерного оружия на следующие десять лет. Роджера не устраивали щадящие расклады — он был готов к худшему. Если «рыцарям» желательно в любой момент времени иметь Льюиса Элиота в качестве референта — они получат Льюиса Элиота. И они должны быть в полной боевой готовности. Роджер потребует непредвзятых суждений, причем уже в октябре.
Роджер вполне осознанно (то была его обычная схема при контактах с учеными) не стал растекаться мыслью. Он говорил резко, им в тон. Оглядел собрание за круглым столом, зеленоватые в рассеянном свете лица. Справа помещался Уолтер Люк (его только что назначили главой научного отдела в министерстве Роджера) — жилистый, с угловатым черепом, с ранней сединой. За ним сидел Фрэнсис Гетлифф; далее — сэр Лоренс Эстилл, гладкий и самодовольный; Эрик Пиерсон, научный консультант из моего министерства, молодой и задиристый, точно американский студент-отличник. Далее — еще трое, тоже университетские профессора, как Гетлифф с Эстиллом. Ваш покорный слуга замыкал круг.
— Раз правительство ее величества меня ужинает, — усмехнулся Уолтер, — значит, ему меня и танцевать. Логично? Хотя нет, вопрос не ко мне. Вопрос к вот этим вот — они голосуют за кормушку. — Крепкой, сильной рукой Уолтер обвел Эстилла и остальных. Чем больше он котировался в политическом мире, тем меньше церемонился.