И я принял вызов:
— Если мы намерены держать пари, у вас, Сэммикинс, по крайней мере одно потенциальное преимущество: вы богаче, чем я. У меня, правда, тоже имеется преимущество: мне ясна природа чета-нечета, а вот ясна ли она вам — очень сомневаюсь. Я согласен держать пари, но условия должны быть такие, которые давали бы нам абсолютно равные шансы.
— Идет, — согласился Сэммикинс.
Мы решили, что он закажет еще портвейну и больше не притронется к кнопке звонка. Мы засечем время. В течение ровно тридцати минут мы станем считать, сколько раз прозвенит звонок, вызывающий официанта. Если число будет нечетное — выиграл Сэммикинс, если четное — я.
— Ставка? — спросил Сэммикинс.
— Десять фунтов.
Сэммикинс снял часы и положил на середину стола. Мы согласовали время старта и финиша и стали следить за минутной стрелкой. Едва она коснулась цифры «двенадцать», Сэммикинс завопил:
— Марш!
Я вел счет на листке клубной писчей бумаги. В библиотеке, кроме нас, было полдюжины джентльменов; один из них фыркал всякий раз, когда Сэммикинс бурно проявлял эмоции. Из этой полудюжины желающими вызвать официанта представлялись три генерала. Сразу после нашего старта они позвонили и спросили по большой порции виски. Со скромным удовлетворением я прикинул, что все трое осилят и по второй порции.
Сэммикинс не сводил с компании пристальных, дерзких, горящих азартом глаз. Он знал двух генералов; оставалось только краснеть от подозрения, что его характеристики слышны не только мне, но и их объектам. К слову, характеристики были очень в духе Каро — лаконичные и беспощадные. Сэммикинс демонстрировал проницательность, какая людям более степенным и не снилась. Рассказывал, как двое его знакомцев вели себя во Вторую мировую войну. Он вообще тяготел к военной теме. Почему он не остался в армии? Да, в армии было хорошо. Только не в его правилах, добавил Сэммикинс, сверкнув, по обыкновению, глазами, есть королевский хлеб в мирное время. В иную эпоху, подумал я, Сэммикинс, пожалуй, избрал бы стезю солдата удачи.
Нет, маневры в мирное время не по нему, повторил Сэммикинс; это еще хуже, чем держать усадьбу после смерти отца, — от одной мысли с души воротит.
— Пожалуй, — выдал уровень децибел, превышающий даже тот, к которому я успел за вечер привыкнуть, Сэммикинс, — придется до старости мямлить в палате лордов. Вот вам бы такое понравилось?
Он хотел сказать, что занятие было бы ему противно. По обыкновению Сэммикинс не приукрашивал правду. Он, также как вся его семья, так же как Каро, имеет страсть к политике, хоть на первый взгляд страсть эта к нему не идет. Для политической карьеры нужен определенный тип темперамента — Сэммикинс таковым не обладает. И однако, он любит политику. Ему нравится палата общин независимо от количества нажитых там врагов. Он заговорил о лидерах своей партии с той же разрушительной прямотой, с какой несколько минут назад характеризовал генералов, но глаза его округлялись от восторга. О политиках он думал не лучше, но они его зачаровывали.
Один из генералов нажал кнопку возле камина, и явился официант. Прошло шестнадцать минут. Генералы заказали еще по большой порции виски. Я начертил палочку на своем листке и улыбнулся.
— Куда в них лезет, — буркнул Сэммикинс, сам далеко не трезвенник.
Больше никто из присутствующих не совершал поползновений в сторону звонка. Джентльмен, не одобрявший поведение Сэммикинса, читал книгу в кожаном переплете, другой писал письмо, третий хмурился на глянцевый журнал.
— Чем бы их расшевелить, — сварливо проговорил Сэммикинс.
Во взгляде его, впрочем, была эйфория игрока. Он стал рассказывать о последнем назначении парламентского заместителя министра, который оказался заместителем Роджера и выполнял те же обязанности, что сам Роджер — под началом Гилби.