«Интересно, как устроены земля, солнце, облака... Вот бы узнать! — подумал Кориш. — Васлий, наверное, знает...»
— Ать, два, три!.. Ать, два, три!.. — послышалось с улицы. — Напра-во! Нале-во!
Потом раздалось громкое «ура».
«Васлий играет в войну с белыми — с «белобардией», — с завистью подумал Кориш. — Эх, мне бы... Да я бы всю «белобардию» разбил...»
Кориш взял стоящий у печки сковородник, вскинул на плечо, как солдат винтовку, и принялся маршировать по избе.
— Ать, два, три... Ать, два, три... Долой «белобардию»! Ур-а-а!
Кориш высунулся из окна на улицу. Откуда-то слышится крики ребят, но самих ребят не видно, они сражаются где-то в огороде, среди густого репейника. У Кориша бьётся сердце — тук-тук-тук. Как ему хочется убежать из дому к ребятам! Но вспомнит Кориш про тётку Оляну, вспомнит её костлявые кулаки — и только вздохнёт.
Кориш потихоньку поставил сковородник на место и задумчиво огляделся вокруг. Его взгляд упал на висящую на стене фотографию отца в чёрной рамке.
Кориш встал перед фотографией и долго-долго смотрел на неё.
На фотографии отец был снят вдвоём с товарищем. На них были одинаковые серые шинели, на головах — остроконечные красноармейские шлемы со звёздами, на боку у каждого висела сабля!..
Мальчик снял фотографию с гвоздя и подошёл к окну.
— Товарищи красноармейцы! — доносился с улицы голос Васлия.
— Ура-а! — кричали ребята.
Кориш нежно гладил запылённую рамку и тайком целовал грязное стекло...
— Отец... отец... Ты был очень хороший человек, я знаю, таких как ты, называют героями. Когда я вырасту, я тоже буду таким же... — тихо шептал мальчик, разговаривая с портретом, как с живым человеком. — Эх, мать-отец, зачем вы покинули меня, зачем оставили одного? Если бы видели вы, как плохо живётся вашему Коришу!..
Глаза Кориша наполнились слезами. Портрет отца виднелся как в тумане. Одна за другой по щекам бежали горячие солёные капли и падали на фотографию...
Кориш взял тряпку и, размазывая слёзы, протёр стекло, вытер рамку и снова повесил портрет на стену.
Взвейтесь кострами, синие ночи... —
врывалась в открытке окна песня. Этой песне научил ребят Васлий.
Мы — пионеры, дети рабочих, —
пели ребята.
И Кориш подпевал им звонким, как колокольчик, голоском:
Близится эра светлых годов.
Клич пионеров: «Всегда будь готов!»
Вечером, пригнав стадо в село, деревенский пастух дед Опой пришел ужинать к дяде Петру. Сегодня была его очередь кормить пастуха. За ужином, слово за слово, дядя Пётр разговорился с дедом Опоем.
— Неспокойная стала нынче скотина, — говорил дед Опой, — больно уж донимают её слепни. Стадо небольшое, а я сегодня совсем из сил выбился. Года уже не те, не мальчик я бегать, как в прежнее время. Утром встаю — бока ноют, ноги болят... Не знаю, как лето дохожу...
Пастуху деду Опою уже за шестьдесят, он старый, низенький и сухой. Борода у деда пегая — волос чёрный, волос белый; лицо худое, а красные, как красная глина, пальцы на руках похожи на зубья грабель. В детстве Опой остался, как Кориш, сиротой, у него никогда не было ни семьи, ни детей, ни кола ни двора. Всю жизнь дед Опой летом пас деревенское стадо, вил верёвки, плёл лапти, а на зиму нанимался в батраки к богатым мужикам.
— Да, Опой, — сказал дядя Пётр, — правду ты говоришь, стар ты стал. Пожалуй, ты старше меня будешь. Тяжело тебе одному со стадом справляться. Надо тебе помощника, мальчонку какого-нибудь. Чтобы, значит, бегал вместо тебя...
— Надо-то надо, да где его найдёшь? Задёшево никто не пойдёт, а я, видишь, сам за всё про всё получаю шестьдесят рублей. С каких нанимать-то...
— А я вот что скажу, — вмешалась в разговор тётка Оляна. — Наш Кориш без дела бегает. Надо определить его к деду Опою. Сколь ни принесёт в дом, всё хорошо. А ты, отец, как думаешь? — обратилась она к дяде Петру.
— Думаю, — ответил дядя Пётр, — нечего Коришу дома сидеть.
— Что вы говорите, отец, — сказала Начий. — Ведь Кориш совсем ещё маленький, не под силу ему целый день за скотиной бегать. Пошлите лучше Йывана. Йывану десять лет, и в школу он сейчас не ходит...
— Замолчи, сноха, — отмахнулся от Начий дядя Пётр, — тебя не спрашивают!
— Чапаня, Кориса посли, меня не посылай! — плаксиво сказал Йыван.
Кориш стоял у дверей и прислушивался к разговору. «Пусть отдают деду Опою, — думал он, — хуже не будет».
— Ладно, Опой, бери Кориша, — сказал дядя Пётр. — Выучить его своему делу. А если не будет слушаться, за уши его, за уши... Чего на него смотреть? Детям без учения нельзя.
— Какую хотите цену? — спросил старый пастух.
— А-а, сколько положишь, столько и ладно, — ответил дядя Пётр. — Сколько тебе причитается получить с нас за пастьбу?
— Двадцать рублей, — ответил дед Опой.
— Вот Кориш тебе и отработает их. Идёт?
Дед Опой подумал немного, потом протянул руку дяде Петру и сказал:
— Ну, ладно.
В ПОДПАСКАХ
Восходящее солнце пробуждает ото сна дремлющую на холме старую ветвистую липу. Свежий ветерок колышет её золотящуюся в солнечных лучах листву, шуршит в высокой ржи. Капельки росы на медленно качающихся колосьях сверкают разноцветными маленькими звёздами.
С восходом солнца пробуждаются птицы. В Чодранурском березняке поднимают крик галки и вороны. Над широким полем, в голубой вышине, неприметный для глаза жаворонок запевает свою утреннюю песню. Щебечут хлопотливые ласточки. В деревне дают собаки, кричат гуси и утки.
Солнце поднимается выше. Проснувшийся в одно время со старой липой, встаёт дед Опой, и, будя спящих, несётся по деревне зоб его жестяного рожна: ту-у, то-о, ту-у-у!
Не успеют смолкнуть звуки пастушьего рожна, как деревня наполняется новыми звуками: мычат коровы, блеют овцы, пронзительно визжат свиньи.
Кориш тоже поднялся с солнцем, быстро оделся и вышел на улицу. Хлопая длинным кнутом, он гонит скотину со своего конца деревни к стаду.
— Смотрите — Кориш! — с удивлением кричат бегущие за стадом ребята. — Кориш, дай разок кнутом стрельнуть!
Кориш даёт ребятам кнут. Мальчишки смеются, кричат и оглушительно хлопают кнутом.
— Мало ей того, что над сиротой, как над собакой, измывается, — ворчит бабушка Водырова, выпуская корову и ругая тётку Оляну, — теперь ещё выгнала мальчишку пастушить...
Пригнав стадо, дед Опой и Кориш сели под одинокой, возвышающейся среди поля елью.
— Вот, сынок, — сказал дед Опой, — значит, будем теперь пасти стадо вместе, я — пастух, а ты, значит, — подпасок. Одному мне тяжело, да и скучно. Ты, Кориш, помоложе, ноги у тебя быстрые; как нужно будет, скоренько сбегаешь и завернёшь скотину. Сейчас-то сиди отдыхай, утром скотина спокойная. Проголодалась за ночь, а теперь наедается. Вот к полудню налетят слепни, тогда смотри не зевай.
Кориш внимательно слушал ласковую, спокойную речь деда Опоя. Старый пастух ему очень нравился.
— Скотина, как и человек, понимает разумное слово, — продолжал дед Опой. — Ты её не бей, не хлопай зря кнутом, и она будет слушаться твоего ласкового слова. А битая скотина отплатит тебе: станет по оврагам прятаться, в поля убегать. Не бей, сынок, скот понапрасну. Увидишь, корова уходит от стада, крикни ей: «Чо, чо, вот я!» — и кнут покажи. Она поймёт и не пойдёт дальше. Правда, скотина тоже бывает разная. Иная такая вредная, всё норовит от хорошей травы залезть в хлеба или огород. Ну ладно, сынок... Вон под той кривой ольхой я лыко замочил, сбегай принеси пук. Пока стадо пасётся спокойно, я буду тебя учить лапти плести: вишь, босой бегаешь.