Как же я замечтался, что в груди защемило! Ох…
Вот если бы у него были бы папочка с мамочкой, как у меня, то он был так не страдал. У него нет тех, кто его бы облюбовал. А у меня есть!
Я встал с кровати, оделся. И помчался со всех ног в «Зарядье». Тот юноша однозначно должен был быть там. Я уверен! Я заставлю его помыться, переодеться, поесть вкусные блюда — преобразиться во что бы то ни стало! Если он будет против — даже не послушаю. Не позволю ему пребывать на том ужасном дне жизни, на котором он сейчас находится. Не позволю! Насильно заставлю его измениться! Ведь нельзя быть таким жалким, таким бедным, таким… таким… Ух! Нельзя!
Долгое время я не мог понять, почему на улице некоторые одаривают меня причудливыми взглядами. А потом до меня дошло: в спешке я обулся в разные ботинки. Ну и ладно! Сейчас главное — найти того юношу.
Я проходил по парку с четырех до восьми вечера, то есть до самого закрытия. Но так и не нашел его… Так замерз, что носков на ногах не чувствовал, что пальцы на руках не мог согнуть. Плохо, очень плохо, что я его не нашел…
Вернулся домой, разочарованный, усталый. Раскидал в раздражении обувь, не повесил дубленку, а кинул ее на самом проходе. И подошел к денежному дереву, где все еще лежал гнилой мандарин, который вместе с другими принесла мне еще в начале декабря сестренка. Он был похож на засохшее и огрубевшее сердечко. Я стал его чистить — даже сок не льется. Отломил одну худую потемневшую дольку и положил в рот.
Ммм, как вкусно! И, сделав горькое выражение лица, выплюнул.