— Шон! Дверь!
— Понял.
Дверь между нашими комнатами захлопнулась, а через мгновение брат опустил штору, и пробивающийся из щели свет погас. Со вздохом облегчения я сняла черные очки и наконец-то перестала щуриться. В первую секунду даже ультрафиолет резанул по глазам — слишком много времени я провела на солнце. Но потом зрение сфокусировалось, комната стала четкой и яркой — так обычные люди видят при нормальном свете.
У меня «ретинальный Келлис-Амберли», по-научному «синдром приобретенной невропатологии глаза, вызванный вирусом Келлис-Амберли». Но так его называют только в больнице, и то редко, обычно просто «ретинальный КА». Суть заболевания в том, что глаза превращаются в резервуар для инфекции — еще один подарочек от вируса. Зрачки постоянно расширены и не реагируют на свет, поэтому сканировать сетчатку бесполезно, а проверка стекловидного тела всегда выявляет заражение. Мало того, в моем случае все настолько серьезно, что глаза не увлажняются: вирус формирует защитную пленку, которая предотвращает пересыхание. Слезные железы атрофированы. Какие плюсы? Я замечательно вижу в темноте.
Черные очки полетели в емкость для утилизации биологически опасных отходов, а я прошлась по комнате. Здесь все очень похоже на наш грузовик. И точно как там, девяносто процентов оборудования устанавливала Баффи, а я в нем понимаю хорошо если половину. Стены увешаны плоскими мониторами, а в прошлом году мы переставили ко мне в шкаф наши серверы (Шону некуда стало складывать оружие). Ну и ладно. Все равно я шкафом не очень-то и пользовалась — у меня нет таких предметов гардероба, которые нужно вешать на вешалку. Предпочитаю журналистский стиль Хантера С. Томпсона: [7]если нужно обдумывать, с чем надеть эту вещь, я ее вообще надевать не стану.
Честно говоря, единственное, что есть в моей комнате типичного для спальни обыкновенной двадцатилетней девушки, — это огромное зеркало возле кровати. Рядом с ним висит рулон прозрачного пластика. Я оторвала подходящий по размеру кусок, расстелила на полу, встала на него и посмотрела в глаза собственному отражению.
«Привет, Джорджия. Рада видеть тебя живой».
Откинув с лица слипшиеся от пота волосы, я тщательно осмотрела одежду: нет ли где предательского свечения? В ультрафиолете следы крови начинают светиться.
У нас с Шоном блогерские лицензии класса А-15. А значит, мы можем работать как в городе, так и загородом, хотя нам и не разрешается проникать в зоны с уровнем безопасности 3 и выше. Всего существует десять уровней, и специальный код присваивается каждой территории, где живут млекопитающие (в том числе люди) с соответствующей массой тела, которые могут подвергнуться амплификации вируса Келлис-Амберли и ожить. На территории с уровнем 9 свободное передвижение таких млекопитающих строго не ограничено. Району Баффи, к примеру, присвоен уровень 10 — то есть теоретически там можно даже выпускать детей поиграть на улице, вот только тогда уровень из десятого сразу же сменится на девятый. Наш дом соответствует уровню 7 — то есть у нас содержатся на свободе млекопитающие достаточной для заражения массы, представители местной дикой фауны могут проникнуть внутрь и заразить все своей кровью и другими отходами жизнедеятельности, ограждения считаются недостаточно надежными, и окна больше полутора футов в ширину. Сейчас чиновники рассматривают один законопроект: хотят официально запретить растить детей в зоне с уровнем безопасности выше восьмого. Вряд ли он пройдет, но пугает сам факт появления такого законопроекта.
Чтобы попасть на территорию с уровнем 3, нужно раздобыть блогерскую лицензию А-10 (ну, и еще помолиться хорошенько, чтобы удалось выбраться оттуда живым). Нам такие лицензии не светят, пока не исполнится двадцать пять. Для них требуется пройти ряд специальных санкционированных государством тестов — в основном проверяют стрелковые навыки и владение разными типами оружия. Так что как минимум в ближайшие два года Йосемити нам не грозит. Ну и хорошо. Мне хватает новостей и в более оживленных местах.
Шон другого мнения, но он ирвин, а ирвины добиваются успеха, только когда лезут на рожон. Меня же вполне устраивает моя профессия, я вестник и всегда хотела им быть. Риск для меня — побочный эффект, а не самоцель. Конечно же, это не означает, что в случае опасности провидение ласково говорит: «Прости, Джорджия, тебя я трогать не буду». Когда связываешься с зомби, особенно со свежими, риск заражения есть всегда. Старые особи в основном озабочены выживанием, они разваливаются на куски и не станут тратить на вас драгоценную жидкость. А вот свежие вполне готовы поделиться: забрызгают вас при первой же удобной возможности, и частицы вируса довершат дело. Не самая выигрышная охотничья стратегия, зато идеально подходит, чтобы распространять инфекцию, чересчур идеально.
Разумеется, ситуация усугубляется тем, что вирусом заражены все живые существа на планете. Мы называем жертв амплификации зараженными, но на самом деле Келлис-Амберли живет внутри каждого из нас, ожидая подходящего момента. Инкубационный период иногда длится десятилетиями; в отличие от людей, в распоряжении у заразы целая вечность. Сегодня ты здоров, а завтра Келлис-Амберли вдруг просыпается. Амплификация началась: думающее, чувствующее человеческое существо внутри тебя гибнет, и на свет рождается зомби. Термин «зараженные» внушает ложное ощущение безопасности, будто мы можем избежать их участи. Хотите новость? Не можем.
Амплификация обычно осуществляется по двум основным сценариям: либо смерть носителя разрушает нервную систему и активирует вирус, либо инфекция пробуждается из состояния покоя при контакте с уже активным вирусом. Именно поэтому так опасно связываться с зомби: ведь любое прямое столкновение приводит как минимум к шестидесятипроцентным потерям. Скажем так: половина из этих смертей случается во время самого столкновения (и это если в бой идут профессионалы). Я смотрела разные видеозаписи времен Пробуждения, на которых с мертвецами сражаются члены клубов боевых искусств или полоумные с мечами. Очень впечатляет, охотно признаю. Особенно — разительный контраст между скоростью и грацией здорового человека и медлительностью спотыкающихся зомби. Это как… настоящая поэзия в движении. Прямо сердце разрывается, чертовски красиво и грустно.
А после сражения бойцы возвращались домой, смеялись и радовались своей победе, скорбели о погибших. Они снимали броню и чистили оружие, и вдруг кто-то случайно царапал палец острым краем наплечника или проводил по глазам рукой, которая до этого соприкасалась с влажным зомби. В кровь попадали живые частицы вируса, и начиналась амплификация. У взрослого человека средней весовой категории весь процесс занимает около часа. А потом, неизбежно, безо всякого предупреждения, вы снова оказываетесь в центре сражения. Затертая фраза из фильма ужасов «Джонни, это же ты?» в ситуации взаимодействия с зомби быстро превратилась в очень насущный и обыденный вопрос.
Я, например, чуть не погибла, когда один зараженный умудрился плюнуть кровью прямо мне в лицо. Погибла бы точно, если бы не защитные очки, надетые поверх обычных черных. У Шона случались ситуации и пострашнее, но я предпочитаю его не расспрашивать подробно. Не хочу об этом знать.
На бронежилете и штанах не было никаких следов крови. Я сняла их и бросила на расстеленный на полу пластик; после тщательной проверки туда же отправились свитер и рейтузы. Осмотрела руки и ноги — чисто. Конечно, нет никаких царапин, ведь после выезда я благополучно сдала уже целых два анализа крови. В случае ранения я не доехала бы живой до Уотсонвиля. К куче одежды присоединились носки, лифчик и трусики — хоть и нижнее белье, но оно тоже побывало в карантинной зоне, так что — на стерилизацию. Существуют активисты, которые призывают проводить дезинфекцию вне дома, но им противостоят многочисленные оппоненты. Потому что стерилизация прямо после выезда или даже «химическая обработка у вас во дворе» увеличивает риски: после нее можно снова заразиться — раньше, чем доберешься до безопасной зоны. Пока оппоненты побеждают, так что мы все еще тихо-мирно проводим осмотр и дезинфекцию дома, своими силами.
Я завернула одежду в пластик и, на мгновение приоткрыв дверь, бросила получившийся тюк в корзину. Вещи подвергнутся обработке хлором, и любая прицепившаяся к ткани частица вируса будет нейтрализована. Уже завтра утром их снова можно будет надевать. Свет лампочек в коридоре больно резанул по глазам. Прикрыв лицо ладонью, я отправилась в ванную, громко прокричав: