На уровень с конференц-залами доступ был закрыт — пускали только кандидатов, членов их семей, сотрудников предвыборных штабов и прессу. У меня ушло пятнадцать минут, чтобы добраться туда. Проверяли не очень тщательно: всего-то просканировали пропуск, спросили, нет ли незарегистрированного оружия, и взяли кровь. Причем использовали простые дешевые анализаторы: знаю я эту марку, в трех случаях из десяти результат неверный. Видимо, после драконовских проверок на входе им уже все равно, что с тобой будет.
На этом этаже царила благословенная тишина — не сравнить с беготней и суетой выставочных уровней. Здесь люди занимались делом, для них ожидание результата — работа, а не развлечение. Всегда находятся желающие продолжить борьбу, даже если цифры ясно говорят: президентского поста им не видать. По сути же, политические партии обычно выдвигают именно тех, кто получил больше голосов во время Супервторника. А без поддержки партии выиграть выборы практически невозможно. Никто, конечно, не мешает попробовать, но шансов почти нет. Большинство кандидатов, которые в последние несколько месяцев колесили по стране, сегодня после подсчета голосов отправятся домой. А следующая возможность поучаствовать в гонке представится только через четыре года. Для некоторых будет уже слишком поздно, так что для многих это последняя попытка. В такие дни разбиваются мечты.
Команда сенатора расположилась в роскошной комнате, на двери которой висел плакат: «Сенатор Райман, представитель штата Висконсин», но я все равно постучала: а вдруг у них там какие-то тайные совещания?
— Войдите, — отрывисто отозвался чей-то раздраженный голос.
При первой нашей встрече главный помощник сенатора Роберт Ченнинг показался мне эгоистичным привередой: чуть что не по нем — открыто выказывает недовольство. Впечатление не поменялось и несколько месяцев спустя, хотя я и видела: работу свою он выполняет превосходно. Ченнинг не путешествовал с караваном, а в основном сидел в висконсинском офисе Раймана — резервировал помещения для выступлений сенатора и координировал общение с прессой. Ведь, по его словам, «три любителя с журналистскими лицензиями и новомодным сайтом не могут в полной мере осветить кампанию». Забавно, но именно поэтому я его и уважаю: говорит подобные вещи прямо в лицо. С самого первого дня Ченнинг совершенно откровенно высказывался обо всем, что хоть как-то могло повлиять на выборы, и его ничуть не заботили ничьи уязвленные чувства. Не самый приятный в общении человек, но хорошо, если такой на твоей стороне.
Хотя сейчас он явно был не на моей. Во всяком случае, его прищуренный взгляд говорил именно об этом. Галстук у Ченнинга сбился на сторону, а пиджак он снял и повесил на спинку стула. Значит, денек выдался не из легких. У сенатора-то галстука вообще не было, но Райман склонен обращать гораздо меньше внимания на внешние приличия, а вот его помощник разоблачается только в крайнем случае, если уж совсем одолел стресс.
— Решила проверить, как идут дела на передовой. — Я закрыла за собой дверь. — И возможно, записать парочку приличествующих случаю высказываний.
— Мисс Мейсон, — сухо поприветствовал меня Ченнинг, — постарайтесь не путаться под ногами.
В глубине комнаты несколько стажеров по очереди сменяли друг дружку возле мониторов — следили за цифрами и печатали что-то в наладонниках и КПК.
— Постараюсь.
Я уселась на свободный стул, сцепила руки за головой и уставилась на главного помощника. Ченнинг ненавидит мои черные очки, ведь из-за них никогда не понять, смотрю я на него или нет.
Он смерил меня сердитым взглядом, схватил пиджак и направился к выходу:
— Пойду выпью кофе.
Сенатора сцена явно позабавила: он внимательно наблюдал, как я «выживала» его правую руку, а когда дверь за Ченнингом захлопнулась с оглушительным стуком, громко рассмеялся. Словно ничего смешнее в жизни не видел.
— Джорджия, это было подло.
— Села на стул, только и всего, — пожала я плечами.
— Коварная, коварная Джорджия. Думаю, ты пришла узнать, есть ли еще у тебя работа?
— Сенатор, у меня в любом случае есть работа, и ваша кампания никак на это не повлияет. А наблюдать за ходом голосования с тем же успехом можно и со стоянки нашего каравана. Нет, меня интересовала атмосфера в сердце предвыборного штаба.
Я оглядела зал: большинство присутствующих скинули пиджаки, а кое-кто и ботинки; повсюду валялись пустые стаканчики из-под кофе и надкусанные бутерброды, на белой доске недавно резались в крестики-нолики.
— Назовем ее в меру оптимистичной.
— Мы опережаем с отрывом в двадцать три процента, — кивнул сенатор. — Так что да, «в меру оптимистичная».
— Как настроение?
— В смысле? — нахмурился мужчина.
— Сэр, в следующие, — я нарочито театрально посмотрела на часы, — шесть часов выяснится, будет ли республиканская партия рассматривать вас в качестве своего номинанта и есть ли шанс попасть на всеобщие выборы. Или же вам достанется утешительный приз — место заместителя. Или же вообще ничего не достанется. Предвыборная гонка по-настоящему начинается именно сегодня. Учитывая все вышесказанное, как настроение?
— Мне страшно. Одно дело сообщить жене: «Милая, выдвинусь-ка я на пост президента в этом году». И совсем другое — теперь. Теперь все гораздо серьезнее. Я, конечно, жду результатов, но и не переживаю слишком сильно. Как бы то ни было, люди сделают свой выбор, и я приму любое их решение.
— Но вы рассчитываете, что выберут вас.
— Джорджия, — Райман строго на меня посмотрел, — ты берешь интервью?
— Возможно.
— Спасибо, что предупредила.
— Предупреждать вас не входит в мои обязанности. Повторить вопрос?
— А это был вопрос? — отозвался сенатор с неожиданной иронией в голосе. — Да, я рассчитываю, что проголосуют за меня. Невозможно зайти настолько далеко, насколько зашел я, без определенного самомнения. Я считаю, что средний американец обладает достаточно развитым интеллектом и способен понять, что лучше для его страны. Не стал бы вступать в борьбу, если бы не считал себя достойным претендентом на президентский пост. Разочаруюсь ли я в случае проигрыша? Немного. Вполне естественная реакция. Но я верю: американцы достаточно умны и в состоянии выбрать себе президента. Так что в подобном случае придется серьезно проанализировать собственные действия и понять, что и почему я сделал не так.
— Вы обдумывали следующие шаги? На тот случай, если сегодня наберете достаточно голосов и продолжите борьбу?
— Буду по-прежнему рассказывать о своей программе, ездить по стране и встречаться с людьми. Дам им понять, что не собираюсь становиться президентом для того, чтобы сидеть в герметичной комнате и закрывать глаза на проблемы страны.
Прозрачный намек на Верца. И вполне заслуженный. Нынешний президент с самых выборов и шагу не ступил за пределы защищенной зоны. За это в основном и критикуют его администрацию: он не осознает, что не все могут позволить себе жить в подобных условиях и дышать исключительно отфильтрованным воздухом. Послушать Верца, так зомби нападают только на глупых простофиль. А между тем с этой угрозой ежедневно вынуждены сталкиваться девяносто процентов населения земного шара.
— А что думает миссис Райман?
Лицо сенатора смягчилось.
— Эмили рада, что все складывается хорошо. Я участвую в кампании, и моя семья полностью одобряет и поддерживает мое решение. Без них я бы не продвинулся и вполовину так далеко.
— Сенатор, Тейт (а его многие расценивают как вашего главного соперника в Республиканской партии) неоднократно призывал ужесточить проверки среди детей и стариков. Он также настаивает на повышении финансирования частных школ — с его точки зрения, из-за слишком большого количества учащихся в государственных учреждениях увеличивается риск распространения вируса. А каково ваше мнение?