— Где ж я здесь тебе ее возьму, грелку-то? — через силу усмехнулась Зоя Васильевна. Лицо ее стало совсем белым, однако она попыталась встать. — Ладно, пойду. До вечера еще далеко, глядишь, расхожусь, пройдет. — Она сделала пару нетвердых шагов и вдруг начала оседать на пол.
Подоспевшая Верка едва успела подхватить ее за подмышки.
— Валька, живо, беги к Людмиле Ивановне! Пусть звонят в «неотложку»!
Валю и просить было не нужно — бросив нож, она понеслась из отдела в служебное помещение.
Вызвали «скорую». Та ехала жутко долго. Все это время Зоя Васильевна лежала в комнате для отдыха, куда ее перенесли грузчики, Валера и Артем.
Пожилая врачиха осмотрела обессилевшую, полуживую женщину, измерила ей давление и произнесла спокойно-равнодушным тоном:
— Инфаркта нет. Стенокардический приступ. Поедете в больницу? Если нет, то позвоните домой, пусть за вами приедут. И вызовите завтра с утра участкового, он даст больничный.
Примерно через час примчался муж Зои Васильевны, Виталий, осторожно подхватил жену на руки и отнес в машину. Вера и Валя выбежали на минутку на улицу, замахали руками.
— Поправляйтесь, Зоя Васильевна! Не волнуйтесь, все будет в порядке.
Обе чувствовали искреннюю жалость к старшей продавщице и от всей души хотели сказать ей что-нибудь ободряющее.
Неприятность с Зоей Васильевной вытеснила у Вали из головы все другие мысли. О южном красавчике она больше не вспоминала, доработала на автопилоте весь остаток дня, отчиталась перед Галиной за товар и бегом в подсобку, переобувать свои кроссовки. Переоделась, вышла — а он тут как тут.
Стоит у дверей, улыбается, в руках плитка шоколада.
— Для красивой девушки.
…И снова чувствует Валя, как жар заливает лицо. Хочет она сказать парню что-нибудь резкое и не может. Молча теребит кончик косы…
— Что же ты? Бери. — Тенгиз протянул ей плитку, сунул прямо в руку. Неудобно не взять, когда тебе так суют, неловко.
— Спасибо. — Валя тоже улыбнулась, правда немного исподлобья, но улыбнулась.
— Можно тебя куда-нибудь пригласить? В бар, например?
…Смотрит Валя на Тенгиза, смотрит, не оторвется. Разум подсказывает ей: откажись! Какие могут у них быть отношения? Разные они, как небо и земля, и национальности разные, и семьи, и жизненный уклад. Тенгиз — богач, она в сравнении с ним нищенка. Беда будет, если согласится на его ухаживания.
Но то разум. А сердце — оно иначе твердит. Бьется Валино сердце, как ни разу не билось за восемнадцать лет. Не хочет признавать, что Тенгиз ей чужой. Не чужой! Свой, родной, будто всю жизнь его знала. Как там в песне поется — «Ничего не говори! Он — это лучшее, что было со мной»…
И Валя решилась. Облизала пересохшие отчего-то губы. Едва заметно кивнула:
— Пригласи.
Тенгиз осторожно взял ее под руку и повел. Валя шла и вдыхала запах его духов. Ей казалось, она не асфальту ступает, а по зыбким волнам — еще шаг и упадет. Она невольно прижалась к его плечу, к мягкому ворсу красивого, светло-серого свитера. Тенгиз обернул к ней свое бронзово-смуглое лицо.
— А имя свое мне скажешь?
— Валентина.
— Валя?
— Да, Валя.
— Валя-Валентина, — задумчиво полупроговорил-полупропел Тенгиз. — Знаешь, стих такой есть?
— Не знаю, — удивилась Валя, — какой стих?
Тенгиз остановился, не выпуская Валиного локтя, слегка наклонил голову и продекламировал все с тем же едва уловимым южным акцентом:
Грустное стихотворение. Багрицкий написал. Читала Багрицкого?
— Нет, — честно призналась Валя, изумленная такими познаниями нерусского человека в области русской литературы, — а ты читал, да?
— Я читал, — подтвердил Тенгиз. — Мне он нравится. А еще Маяковский и Блок.
Валя изумленно хлопала глазами.
— Какой ты… умный. Тебе лет-то сколько?
— Двадцать один.
— Учишься, работаешь?
— Учусь. В университете, на филфаке.
Что такое «филфак», Валя толком не знала, но догадывалась, что это что-то очень крутое.
Они не спеша побрели дальше, дошли до бара, того самого, в котором так любила сидеть вечерами Верка. Тенгиз галантно раскрыл перед Валей дверь.
— Прошу.
— Мерси. — Сказала и забеспокоилась: небось и вид у нее! Чистая деревенщина, да еще в этих кроссовках. А Тенгиз… он такой стильный, тонкий, изысканный. Вот стыдоба!