Валя слушала Тенгиза молча, и ее охватывала жалость. Значит, он сирота. Даром, что красивый и богатый — без матери какое счастье! Может, оттого и взгляд у него с грустинкой, и стихи он мудреные любит о всяком нехорошем. Как там у этого Багрицкого? «Тлеет скарлатины смертный огонек». Бр-р!
Валя невольно поежилась. Тенгиз удивленно приподнял брови. Она испугалась, что он обидится.
— Это я так. Замерзла немножко.
— Давай, согрею. — Тенгиз обнял ее за плечи, прижал к себе.
Валя не противилась, ей было приятно. Хотелось, чтобы он не отпускал ее подольше. Она даже о еде думать перестала и пожалела, когда появился официант с салатом на подносе.
— Ешь. — Тенгиз придвинул к Вале тарелку.
— А ты?
— Я салаты не люблю. Мяса дождусь. — Он вдруг усмехнулся и покачал головой.
— Чего ты? — удивилась Валя.
— Да так. Просил тебя рассказать о себе, а вместо этого сам рассказал.
— Хорошо, что рассказал, — серьезно проговорила Валя, — теперь я знаю, что ты не такой, как все.
— А какой же?
Она неопределенно пожала плечами и отвела взгляд. Не говорить же парню, что он ей откровенно нравится, а ведь так оно и есть! Тенгиз улыбнулся и ласково погладил Валину руку.
— Спасибо тебе, Валя-Валентина.
— За что спасибо?
— За сочувствие. Я зоркий, все вижу. Ты ешь, не стесняйся.
Валя послушно взялась за вилку. Салат оказался таким нежным, что буквально таял во рту. Минут через пять принесли шашлык.
Валя и Тенгиз ели, поглядывая друг на дружку.
«Поцелую его сегодня! — решила Валя. — Нет, завтра. Сегодня пусть только обнимет на прощанье. — И тут же испугалась: — А вдруг завтра он уже больше не придет? Сегодня поцелую!»
— Ты одна живешь? — будто прочитав ее мысли, спросил Тенгиз.
— С теткой. Вернее, у нее в квартире.
Он сочувственно покачал головой.
— Худо, небось, жить у чужих?
— Худо, — подтвердила Валя со вздохом и мельком глянула на часы, — мне и домой пора. Время десять.
— А если задержишься чуть-чуть? — Тенгиз с надеждой заглянул ей в лицо. Валя закусила губу.
— Не могу.
— Тогда давай вино допьем, и я тебя провожу.
Они посидели до половины одиннадцатого, допили вино, выпили кофе. Валя съела огромное, свежее и воздушное пирожное. Ах, как ей не хотелось уходить! Сидеть бы здесь, в баре, всю ночь, благо он всю ночь открыт, слушать бархатный, певучий голос Тенгиза, чуть заметно округляющий гласные, смотреть в его бездонные глаза. Но нельзя, нельзя.
Он довел ее до самого подъезда, и там у двери они еще постояли, переговариваясь тихонько, почти шепотом. К Валиному удивлению, Тенгиз вел себя, точно примерный школьник — рук не распускал, не то что целоваться, а и обниматься не полез, только поигрывал кончиком ее косы.
Перед тем как убежать, она сама чмокнула его: хотела в губы, да в темноте и спешке не рассчитала, получилось куда-то чуть ниже виска.
— Пока, Тенгизик.
— До свиданья, Валя-Валентина. Завтра, после работы, жди, приду.
— Приходи. — Она юркнула в подъезд.
Сердце у нее в груди бешено колотилось, в голове был туман — как-никак, все же они бутылку целую на двоих уговорили. С трудом нашарив в сумочке ключ, Валя отперла дверь.
Евгения Гавриловна, по обыкновению уже спала. Валя, не зажигая света, бесшумно, как мышка, проскользнула в ванную, оттуда в комнату, разобрала свою раскладушку, улеглась и ну мечтать о завтрашнем дне.
…Все Веркины предостережения у нее из головы вылетели, ничего она больше не боится. Видит Валя, ясно видит, что не только она от Тенгиза, но и он от нее без ума, а раз так, то удержит она его возле себя любой ценой, обязательно удержит, никому не отдаст.
7
Утром, в магазине, Верка, накануне убежавшая раньше Вали к отцу на день рождения, глядела на нее с любопытством и выжидающе. Валя, однако, молчала, как партизан, хотя ее и распирало изнутри поделиться сногсшибательной новостью. Наконец Верка не выдержала:
— Валь, правду Маринка говорит, будто вы с Тенгизкой вчера в бар ходили? Или брешет?
— Не брешет, — тихо, себе под нос, ответила Валя.
— А что ж таишься, подлая твоя душа? — Вера весело расхохоталась и, приобняв Валю за плечи, потребовала решительно: — А ну, давай, выкладывай все, как на духу.