— Ты — моя королева. Проси, чего хочешь. Хочешь, колечко куплю, с бриллиантом? — голос его звучал с заметным придыханием.
— Хочу, — засмеялась Валя, протягивая ему руки, — а еще сережки.
— Будут и сережки. — Тенгиз легко подхватил ее, принес в комнату, положил на тахту, осторожно раскрыл халат.
Валя лежала перед ним обнаженная и отчего-то не чувствовала стыда. Лишь немного пересохло в горле, а в остальном она была совершенно спокойна.
— Какое у тебя тело! — с восторгом проговорил Тенгиз. — А грудь какая!
— Тебе нравится? — Валя улыбнулась, глядя на него с обожанием. — Правда?
— Правда, Аллахом клянусь. Красивей тебя никого не встречал. Так бы и смотрел, не отрываясь. — Он с видимым сожалением погасил верхний свет, оставив включенным лишь прикроватное бра, и принялся раздеваться.
В полутьме Валя отчетливо видела его литой, гибкий торс, плечи, такие же смугло-бронзовые, как и лицо, плоско втянутый живот, крепкие, поджарые ягодицы.
— Тенгиз! — шепотом позвала Валя.
— Что, милая?
— Я хотела тебе сразу сказать, но не успела. Я… у меня… в общем… это в первый раз.
— Понимаю. Не волнуйся. — Он уже был рядом, лег бок о бок с ней, ласково поглаживая ее тело, покрывая его легкими, быстрыми поцелуями.
Валя вновь ощутила ноющую тяжесть в животе и поняла, что это желание. Оно было таким сильным и острым, что она невольно застонала и крепко прижала к себе Тенгиза. Он поцеловал ее в губы. Затем, приподнявшись над постелью, медленно развел в стороны Валины колени. Она опустила ресницы.
— Не бойся. Тебе не будет больно. Разве только чуть-чуть, капельку. Зато потом… — Тенгиз не договорил, вновь, с еще большей силой, притискиваясь, прижимаясь к Валиному телу, давя ей на грудь своей тяжестью. И она, повинуясь порыву первой своей страсти, покорно и доверчиво раскрылась ему навстречу, полная через край нежностью, любовью и смятением…
Боли она и правда не почувствовала, вернее, не успела ее испугаться — лишь коротко, приглушенно вскрикнула, встрепенулась в тесных объятиях Тенгиза. Он тотчас накрыл ее губы своими, ласково погладил по голове:
— Тихо, тихо. Все.
И Вале стало хорошо, легко. Ей показалось, что она вдруг, внезапно, обрела способность летать и парит высоко над землей, а вместо крыльев у нее — руки Тенгиза. Они держат ее крепко-крепко, не дают упасть, с ними надежно и вовсе не страшно ощущение высоты…
В эти мгновения Валя поняла Верку. Вот почему ей так нравилось быть с мужчинами — это, действительно, здорово, от этого натурально крышу сносит. Того и гляди, закричишь в голос от восторга. Они с Тенгизом теперь и дышали вместе, шумно, судорожно, часто: его вдох — одновременно и ее, ее выдох — одновременно и его — будто бы стали одним существом, слились воедино…
Потом они, так же одновременно стиснули друг друга до сладкой боли, проглотили последний, самый страстный стон и затихли в блаженном изнеможении…
— Вот теперь ты по-настоящему взрослая, Валя-Валентина, — тихо проговорил Тенгиз, поглаживая Валю по плечу.
Лица его она в темноте не видела, но слышала по голосу, что он улыбается.
— Ты меня любишь, Тенгизик?
— Люблю. Очень сильно люблю.
— Сильнее, чем всех других? — Валя уютно устроила голову у него на груди. Черные, курчавые волосы Тенгиза приятно щекотали ей щеку.
— Кто тебе сказал о других? — с лукавством произнес он.
— Да уж сказали. — Валя шутливо толкнула его кулачком в бок. — Запомни, я не такая, как они. Не вздумай меня разлюбить! Понял?
— А то что? Зарежешь от ревности? — засмеялся Тенгиз.
— Не зарежу, — дрогнувшим голосом проговорила Валя, — а только… только… никогда не прощу. Так вот и знай — никогда! — Она даже голову подняла, села на постели.
— Какая горячая! — Тенгиз ласково привлек ее к себе, силой заставил лечь обратно. — Зачем это я вдруг тебя разлюблю? Мне с тобой хорошо. Завтра ведь у тебя выходной, верно? Ну вот, мы можем весь день быть вместе. Я институт пропущу.
— А можно? — с опаской спросила Валя, снова зарываясь лицом в густую темную поросль на его груди.
— Нельзя. — Тенгиз хитро улыбнулся. — Но если очень хочется… — Он легонько пощекотал Валю за подбородок и горделиво произнес: — Отец такие бабки за меня платит, что переживут.
Валю неприятно резанули его слова. Надо же — отец платит! Тоже папенькин сынок нашелся, еще и хвастает этим. Молчал бы, стыда ради, а он болтает, будто другим и гордиться нечем. Однако она ничего не сказала, продолжая лежать рядом с Тенгизом, тесно приникнув к нему всем телом.
Он по-своему истолковал паузу в их разговоре: затормошил Валю, снова стал целовать. Миг — и в ней также зажглась ответная страсть.