Бросил взгляд на панель, где светятся цифры электронных часов. Две минуты, всего две минуты… А показалось - прошла вечность. Так и сижу, нажав на тормоз, а в правой руке до сих пор фляжка. И проигрыватель молчит, наверное это была последняя песня на диске.
- Не обращай внимания, так, нахлынуло что-то. Поехали дальше.
В зеркале вижу, как сын понимающе кивает. Встречный ветерок играет его давно не стриженными волосами, в которых блестит на солнце ранняя седина. Вот уже и седой. А вроде бы недавно носил на руках, катал в коляске, потом водил в детский сад и музыкальную школу, где преподаватель игры на гитаре вечно возмущался сбитыми на тренировках костяшками пальцев. Когда это было? Недавно. И давно.
- Андрюш, вызови Грудцино, они уже в прямой видимости.
- Угу, - через пару секунд послышалось тихое: - Птицефабрика, ответь Чертобоям.
Откликнулись не сразу, пришлось повторять ещё и ещё. Наконец динамик захрипел, коротко бросив:
- Курятник, тьфу, Птицефабрика слушает!
- Димка, ты?
- Ага, Гусь-двенадцатый у аппарата.
У Грудцино был общий на всех позывной, полученный в честь самого старшего жителя и основателя нынешнего поселения, дяди Вани Гусева. Его многочисленные потомки. Включая правнуков, уже именовались "номерными гусями". Этот, двенадцатый, если не ошибаюсь, один из внуков.
- Чертобои, вы где? Будьте осторожны, со стороны Фроловского какой-то ублюдок прёт на джипе, может тащить за собой стаю.
- Дим, это мы едем.
- Ой, - поперхнулся невидимый собеседник. - Извини…
- Ничего. Но запальники на огнемётах всё равно не тушите.
- Добро, ждём. Деда сейчас предупрежу.
Глава 3
Деревянный забор, потемневший под дождями, кое-где бетонные плиты с квадратиками в шахматном порядке, по верху - колючая проволока. У нас так же - зимой. Когда надувает сугробы выше человеческого роста, она спасает от попыток тварёнышей перепрыгнуть. Если кому-то и удастся, то внизу, по всему периметру стены, перевёрнутые зубьями вверх бороны. Ещё ни разу ловушка не пригодилась, но для успокоения души острия затачивали ежемесячно.
Вся деревня сгруппировалась вокруг нескольких пятиэтажек, водонапорной башни, по совместительству сторожевой, и сельсовета. В последнем больница, или амбулатория, как её тут называют. Огороды в стороне, обнесены частоколом и высоким плетнём с всё той же колючкой. Здесь народу значительно больше, чем у нас, так что есть кому присматривать за оградой, поддерживая и ремонтируя.
А вот и ворота. Притормаживаю и жду когда откроют створки, возмущённо визжащие проржавевшими петлями. Не смазывали никогда, не было случая. Обычно пользуются калиткой, а тут машина. Здоровый мужик, толкающий воротину, смотрит хмуро и блестит золотым зубом. Понимаю, что их когда-то было три, но и ты пойми, мужик, - не стоила твоя наковальня запрошенного центнера мороженной рыбы, ну никак не стоила. Из приспособленного под КПП магазинчика, в былые времена стоявшего как раз на повороте к пятиэтажкам, выглядывало ещё несколько недовольных физиономий. Да, не любят нас здесь. И в карты больше не хотят играть - дикие люди, дети полей.
Официальные лица встретили более благожелательно. Имея свой интерес, они не могли себе позволить отрицательные эмоции по отношению к основным поставщикам голов тварёнышей. Особенно местный врач, он же Гусь-восемнадцатый, лучший, можно сказать, мой клиент.
- Николай Михалыч, какими судьбами?! - дядя Ваня полез обниматься едва я вышел из машины.
Вот уж кому абсолютно наплевать на любое мнение, общественное оно или личное. Отпраздновав девятнадцатилетие в Праге сорок пятого года, в свои восемьдесят девять он оставался крепким стариком с ясным умом и до сих пор не упускал случая хлопнуть рюмочку-другую. Деревню же держал жёстко, в корне пресекая робкие ростки демократии. Тиран и диктатор, что, в принципе, и привлекало. Я тоже довольно старомодный человек и либеральных ценностей нажрался ещё до Нашествия. Хватило до сблёва… Особенно в конце восьмидесятых - начале девяностых, когда на крики "мы тебя туда не посылали!" отвечал ударами в орущую пасть. За что и получил три года условно. Падлы…
- Ну что, Михалыч, ванну и чашечку кофе? - Гусев действительно был рад моему приезду.
От кофе не откажусь - у нас его нет, и не было никогда. Даже из рейдов не приносили, всегда находилось что-то более ценное. А ванна… это, конечно, шутка. Мощности здешнего ветряка еле-еле хватает, чтобы наполнить бак водонапорной башни, а потому вода расходуется экономно, только на приготовление пищи. И унитазы поснимали во избежание искушения. Сортиры на улице, как и бани, в которые ходят мыться, а не париться. Недостаток дров, вот главная проблема Грудцино. Газ, проведённый сюда пятнадцать лет назад, отучил делать запасы, а почти все деревянные дома, покинутые жителями, уже разобрали. Это мы лесовики, да и при расчистке заросшей тополями деревни заготовили не на одну зиму, у местных же поход за топливом считается за подвиг.
Через двадцать минут я блаженствовал в мягком кресле с большой кружкой в руке. Андрей предпочёл чай, тоже из старых запасов.
- Дядь Вань, а ведь мы к тебе по делу.
- Да? - почти натурально удивился Гусев. - А я-то, старый пень, думал, что просто на прогулку выехали. Или за грибами там…
- Ага, - соглашаюсь и киваю на сына, придерживающего на коленях ребёнка. - И попутно в капустных зарослях детишек поискали. Дед, нам коза нужна.
- Так заведи.
- Так продай.
Дядя Ваня задумался. Наверное, размышляет, сколько с нас слупить за редкую теперь животину. И ведь заплачу, отдам всё, что потребует. Иначе малышку не выкормить. Сейчас, летом, ещё можно давать всякие там протёртые овощи и фрукты, а зимой? Солёными огурцами? Из всей живности в Дуброво остались только мыши - единственной собакой был покойный Бобик, а привезённых кошек поселенцы-экологи съели в первую очередь. Коров и коз тем более не бывало.
- Козу, говоришь? - Гусев прищурил левый глаз. - Так забирай. В приданое!
- Кому?
- А забирай вместе с козой мою правнучку. Машку… или Любку - на выбор. Андрюху вот своего оженишь.
- Кого? - протянул Андрей и отставил в сторону кружку с чаем. - Так они же у тебя, дядь Вань, страшные. И та и другая.
- А у тебя что, невест перебор? - парировал дед.
- И жирные, - упорствовал сын. - Жопа в двери не пролезет.
- Целее будут! - разговор продолжился на повышенных тонах. - Забирай обеих и из дома не выпускай!
- Да я лучше на Дуньке Кулаковой женюсь!
- Тихо! - пришлось осторожно, чтобы не расплескать кофе, ударить кулаком по столу. - Так что, дед, продашь?
Гусев нахмурился и долго не отвечал. Я ждал. Не в первый раз отбиваем матримониальные поползновения, сейчас успокоится, переживая очередной отлуп, и отойдёт. Да, конечно, Андрея оженить было бы неплохо, не всё же обходиться сердобольными вдовушками, но уж больно страшны предложенные заразы. А вдвоём - в два раза страшнее.
- Сменяю, - наконец председатель очнулся от раздумий и обид. - На десять мешков муки сменяю.
- Да ты что, сдурел? - ахнул я. - Да мне в три года не расплатиться.
- Знаю, - согласился дядя Ваня. - Но не тебе одному людей кормить нужно. Чем буду, хреном своим? Козу заберёшь сейчас, расплатишься потом, по мере возможности.
- Но полтонны…
- Думай, Михалыч… думай.
Я и думал, прокручивая в уме возможные варианты. Андрей осторожно кашлянул и пригладил усы. Кажется, у него появилась хорошая мысль, иначе, зачем бы подавал знак о необходимости разговора без свидетелей. Да по-любому надо соглашаться.
- Ладно, Иван Фёдорыч, уговорил ты меня. Забираю.
- Только козу? - на всякий случай уточнил Гусев.
- Не только, - но при виде вспыхнувших глаз председателя, безжалостно уточнил. - Девок не возьмём. А вот три сотни патронов пусть в багажник загрузят.
- Сколько?
- Три, и ни одним меньше. Заспиртованные железы занесу при случае.
- Не понял, - дядя Ваня даже привстал с кресла. - У вас там что, ещё одно Нашествие было?
- Стаю у озера постреляли.
- Большую?
- Да уж не маленькую.
- Вот ёп…
- Не матерись при ребёнке, дед.