Выбрать главу

Деньги и почести влекли их, прежде всего как средство урвать у жизни возможно больше чувственных наслаждений. Древние авторы в один голос говорят о «неутолимых вожделениях» Отона;[21] из двух временщиков Вителлия один, Валент, по словам Тацита, «стремился к противоестественным наслаждениям»,[22] другой, Цецина, «растратил в оргиях все свои силы».[23] Пришедший им на смену Лициний Муциан был из «других людей, но с теми же нравами».[24]

Жизнелюбие, столь характерное для представителей сенатского меньшинства, утверждало в человеке способность брать от действительности все радости и блага, которые она может дать здесь и сейчас. Упоение настоящим, которое уже в силу того, что оно настоящее, т. е. сейчас, во мне текущая живая жизнь, неизмеримо выше и ценнее любого, пусть самого героического прошлого, — одна из важнейших черт людей меньшинства. Эприю Марцеллу принадлежало теоретическое и психологическое обоснование подобного отношения к действительности. В 70 г., во время одного из самых острых его столкновений с лидером стоической оппозиции в сенате Гельвидием Приском, Марцелл сказал: «Я хорошо знаю, в какое время живем мы и какое государство создали наши отцы и деды. Древностью должно восхищаться, но сообразовываться приходится с нынешними обстоятельствами».[25] Марциал знал, что делал, когда именно Аквилию Регулу — доносчику, талантливому оратору и вымогателю завещаний — посвятил эпиграмму, осуждающую ревнителей старины, не ценящих все величие современности; Вергилий однажды гордо назвал римлян: «одетое тогами племя», Цецина же разговаривал с облаченными в тоги магистратами одетый как варвар — в штанах и в коротком полосатом плаще; сын консулярия Пальфурий Сура, издеваясь над традиционными римскими представлениями о приличном и допустимом, публично выступал как атлет и перед тысячами зрителей цирка боролся с женщиной.

Audax. По своему общему смыслу слово это означает неуважение к исторически сложившемуся и освященному временем строю жизни. Audacia была присуща людям меньшинства даже в повседневных бытовых проявлениях, в которых она граничила с обыкновенной наглостью. Тит Виний украл на пиру у императора драгоценный кубок. Вибий Крисп говорил двусмысленные дерзости о Домициане, сидя перед его дверью и принимая его посетителей. Отон вступил в связь с Поппеей, когда ей предстояло стать женой Нерона. Временщики Вителлия Фабий Валент и Цецина Алиен на глазах принцепса захватывали его богатства. Яростные противники традиционных норм общественной жизни и тех, кто оставался им верен, сенаторы меньшинства не отделяли эту личную темпераментную наглость от своей общественной позиции. При Нероне, например, Аквилий Регул погубил своими доносами аристократа Марка Лициния Красса Фруги, а во время восстания Отона нанял убийц, чтобы они принесли ему голову Пизона Лициниана. Лициниан только что стал наследником и соправителем Гальбы, так что действия Регула — неронианца и, следовательно, врага Гальбы — были выражением его политической позиции, но Лициниан был братом Красса, и, добиваясь его смерти, Регул просто избавлялся от угрозы возмездия. Когда Лициниан был убит и Регулу принесли его голову, он, по рассказам, впился в нее зубами — жест, в котором политическая страсть, бешеный темперамент и нарочитая audacia сплелись в один клубок. Этого мало. Когда вдова Пизона Серания тяжело заболела, Регул явился к ней, чтобы добиться включения своего имени в список ее наследников. Та же сотканная из личных и политических мотивов audacia отличает поведение Отона, поднявшего руку на своего законного императора Гальбу, или Муциана, который, будучи частным лицом, вопреки всем обычаям обратился с письмом к сенату.

Общественное и частное поведение этих людей, специфические черты их личности, весь их облик шли вразрез с основанным на исторической традиции, официально идеализированным консервативным строем римской жизни: римское общество было строго сословным — многие же из них пробивались в высшие сферы из глухих социальных низов; главным органом государственной власти был и номинально оставался сенат — они его презирали и призывали к ликвидации всего сенатского сословия; «стремиться к обогащению считается недостойным сенатора», — писал Тит Ливий,[26] и императоры с их законами против роскоши старались сохранить за этим утверждением роль определенной моральной нормы — люди меньшинства видели в обогащении весь смысл своей жизни.

вернуться

21

Тацит. История, II, 31, 1; ср.: Светоний. Отон, 2–3; Плутарх. Гальба, 21.

вернуться

22

Тацит. История, III, 41, 1.

вернуться

23

Там же, II, 99, 2.

вернуться

24

Там же, 95, 3.

вернуться

25

Там же, IV, 8, 2.

вернуться

26

Тит Ливий. Римская история от основания города, XXI, 53.