Работать на голодный желудок не хотелось, и верзила обрадованно закивал — мысль о еде вызвала у него страстный аппетит. Могильщики зашли в будку, налили по кружке вина и достали нехитрый ужин, состоящий из хлеба, домашнего сыра, огурцов и копчёного окорока.
Савин решил не терять времени и приступил к делу. Все попытки разорвать мешок окончились провалом. Грубая ткань оказалась слишком крепкой, чтобы разодрать её голыми руками. Сейчас он пожалел о том, что не прихватил в лазарете какой-нибудь острый предмет, но всё произошло слишком быстро.
Затёкшее тело корнета ныло от боли. Ребро давало о себе знать, даже небольшие движения вызывали адскую боль. Дышать становилось всё труднее. В отчаянии Савин принялся грызть мешковину, словно зверь, у которого не оставалось выбора. Мало-помалу, выплёвывая оторванные нитки мешковины, ему удалось прогрызть дыру величиной с кулак. Наконец, он смог просунуть наружу руку и стянуть веревку, которой была завязана горловина мешка. Выбравшись на свободу и вдохнув смешанный с едким дымом могильный воздух, Савин, хромая на правую ногу, заковылял прочь в сторону лесной опушки.
Дорога к лесу шла через небольшой овраг с проточной водой, покрытый многочисленными камышами. Благодаря им, корнету удалось незаметно по воде дойти до леса и свернуть на тропинку, ведущую в сторону пригородов Петербурга. Вечерело, и по первым звёздам он смог определить направление, не переставая двигаться вперёд.
К ночи корнет добрался до деревенской улицы, вдоль которой тянулась вереница низеньких деревянных домиков, казалось, вросших в землю. В одном дворе на паре жердей хозяева сушили мужскую одежду, и Савин, не задумываясь, сорвал её, перебравшись через забор. Однако хозяйская сторожевая собака, почуяв неладное, громко залаяла, оповещая домашних о чужаке, и кинулась за ним вдогонку.
— Вот сучка, — стиснул зубы Савин и быстро вскарабкался на забор, не выпуская из рук одежды.
Савин почувствовал нос собаки на своём бедре и, собрав всю силу воли, сиганул через забор, больно свалившись на бок. Собака продолжала злобно скалиться и лаять. Показав ей язык, Савин поковылял подальше от избы, чтоб наконец-то переодеться в человеческую одежду.
Рубаха, кепи и штаны пришлись ему впору. Ботинки оказались немного великоваты, но он плотно стянул их шнурками и побрёл в сторону города. Савин во что бы то ни стало хотел попасть в дом Ле Фло и уговорить Сюзанну бежать с ним в Самару. Внутри ещё теплилась надежда, что Сюзанна его простит и сделает всё, что он скажет.
Добравшись до первого кучера с каретой, ожидавшего кого-то у господского дома, и подождав, когда тот возьмёт седока, Савин ловко запрыгнул сзади на подножку и доехал до центра, не заплатив ни копейки.
Окно комнаты Сюзанны на втором этаже было прикрыто. Внутри горел свет. Аккуратно перебравшись через высокую ограду дома Ле Фло, Савин раздобыл лестницу и приставил к стене. Добравшись до подоконника, он украдкой заглянул в покои любимой.
Сюзанна лежала на кровати уткнувшись носом в подушку. Девушка громко плакала. Её свадебное платье валялось на полу, а вокруг стоял страшный беспорядок. Савин легонько толкнул створки, и окно послушно распахнулось, впустив свежий воздух из сада, а вместе с ним и полуживого корнета.
Сюзанна, казалось, утратила слух и, ничего не замечая вокруг, продолжала заливаться слезами. Ещё бы, позор на весь Петербург — невеста преступника, брошенная у алтаря! Сначала Форрест, теперь Савин… Её жизнь разбита навеки, и никто ей уже не поможет.
Оказавшись внутри комнаты, Савин осторожно приблизился к девушке на расстояние вытянутой руки. Стараясь не испугать, он обратился к ней тихим голосом:
— Любимая…
Но Сюзанна не расслышала его сквозь собственные рыдания.
— Сюзанна! — Савин громче окликнул девушку, сделав усилие. Говорить громко ему было трудно из-за давящей боли в груди.
На мгновение Сюзанна замолчала, слегка приподняв голову. Девушке показалось, что она бредит и ей слышатся голоса. Савин шагнул к ней. Сюзанна закричала, будто увидела привидение. Корнет зажал её рот ладонью, не давая возможности поднять переполох.
На первом этаже дома в гостиной сидели Эммануэль, его супруга Шарлотта и недавно освободившийся из тюрьмы друг семьи Джон Форрест. Они пили чай и обсуждали произошедшее, пытаясь прийти в себя и наладить отношения дочери с Джоном. До них донёсся крик Сюзанны, оборвавшийся в тот же миг, и они с сочувствием посмотрели наверх.
— Бедная девочка, — вздохнул Эммануэль, подливая себе чаю.
— Слышите, как надрывается? — печально сдвинула брови Шарлотта и с укоризной взглянула на Джона. — Пойдите, утешьте её.