Продолжая красться по-кошачьи, Кульман пристально всматривался в каждую тень. Он судорожно сжимал кулаки — так отчаянно ему хотелось найти шалопая и, схватив за ворот, вытащить из норы и выпороть на славу. Директор чуял, что Савин где-то здесь и, переполненный возмущением, шипел сквозь зубы:
— В такой-то день… Спектакль мне решил сорвать! Вот негодяй!
Но ни за тёмными шкафами, ни за книжным полками, ни за тяжёлыми оконными шторами Савина не оказалось. Внутреннее чутье Кульмана всё же подсказывало, что цель рядом. Но глаза то ли от старости, то ли от злости, помутившей рассудок, ничего не обнаруживали. Только трещины да пыль на ножках стеллажей, которые давно требовалось заменить.
Сплюнув от огорчения и безысходности, Яков Спиридонович направился к выходу. Он нарочно шаркал ногами, как неуклюжий старик, неуверенно восклицая:
— Ну не мог же он улететь!
Кульман ещё раз оглянулся и сердито проговорил, обращаясь к стеллажам, скрывавшим тайну:
— Ну ничего, я этому щеглу крылья-то обрежу!
Он зловеще поднял палец вверх, чтобы подчеркнуть важность своих слов. Такая угроза не сулила ничего хорошего злосчастному Савину, осмелившемуся так нелепо шутить в торжественный день. Но, по всей видимости, в библиотеке его не было, и Яков Спиридонович с усталым вздохом вновь направился к двери. Вдруг до слуха его донеслось слабое шуршание. Кажется, в дальнем углу кто-то пошевелился… Эти звуки несказанно обрадовали директора.
— Ах ты дрянь! — вскричал он, бросаясь на шорох, как кот, подкарауливший мышь.
Савин как ни в чём не бывало сидел за маленьким столиком и читал толстую книгу. Он был уже одет и загримирован для роли — алый камзол, воротник-фреза, берет с пышным пером и белокурый парик. При виде директора Савин и бровью не повёл.
Зато лицо Кульмана окрасилось злобным ликованием. Он стремительно бросился к юному прохвосту и схватил его за шиворот, едва не оторвав воротник.
— А ну, пошёл на сцену!
Яков Спиридонович волок пятнадцатилетнего недоросля к двери, как котёнка, нимало не заботясь о его репутации. Пусть знает, как идти наперекор начальству! И остальные пусть видят, чтоб никому неповадно было!
— Отстаньте от меня! Я не буду это играть! — завопил Савин.
Он сопротивлялся что было сил, пытаясь вырваться из цепких рук директора.
— Молчи, бестолочь, тебя никто и не спрашивает! — шипел Кульман, упиваясь долгожданной добычей. — Нашёл время читать «Графа Монте-Кристо»!
Понимая, что его сейчас позорно выволокут в коридор, где, конечно же, толпятся лицеисты в ожидании потехи, Савин упирался ногами, пригибался к полу. Одновременно он ухватился за стеллаж, от чего тот шумно зашатался, грозя обрушить с полок десятки тяжёлых томов.
Однако зрители прибыли сами. Дверь с грохотом распахнулась, и толпа воспитанников ворвалась, желая увидеть самое интересное. Савин с ужасом отвернулся, продолжая вырываться из рук директора.
— И вы здесь? Предатели… — пробормотал он, жмурясь от стыда.
Обессиленный борьбой с непокорным лицеистом, Кульман с трудом разогнулся и швырнул свою добычу зрителям.
— Давайте, ребята, выносите его.
Лицеисты дружно перехватили трофей и, подняв Савина за руки и ноги, понесли к выходу, словно барана, предназначенного на убой. Кульман, довольный своей проницательностью и хваткой, с чувством победителя поправил съехавший парик и быстро покинул библиотеку.
В актовом зале императорского лицея царила атмосфера всеобщего волнения. Ученики уже вышли на подмостки, чтобы торжественно открыть представление. Музыканты, сидевшие слева от сцены, держали смычки наготове. Сторож Ермолай зажёг свечи, установленные вдоль рампы.
Декорация изображала средневековый замок на высоком холме. На сцене в три ряда выстроились юноши в таких же алых камзолах и беретах, как у Савина. Они стояли навытяжку, держа флаги на длинных древках.
Несмотря на отчаянное сопротивление, Савина всё же втащили на сцену. Он неторопливо осмотрелся и встал в третий ряд, чтобы казаться как можно неприметнее.
Нельзя сказать, что Николай Савин не любил театр. Наоборот, вживаться в роли, разыгрывать товарищей и педагогов доставляло ему огромное удовольствие. Но фальшивая напыщенность, когда все вдруг начинали ходить по струнке, раздражала Савина. В такие моменты непокорному юноше нестерпимо хотелось сотворить что-нибудь эдакое, переполошить всех, разрушить всеобщую помпезность.
Стоя на сцене, он нервничал, оглядываясь на товарищей, пока не увидел торчащий вверх кулак директора лицея. Савин выдохнул и посмотрел на кулисы, которые, невзирая на долгое ожидание, всё ещё были закрыты.