Книги Юнгера представляли собой прославления упорного и сильного духом германского солдата Первой мировой войны, включающие детальное описание траншейной войны и тактики штурмовых групп. И Юнгер и Гессе рассматривали войну преимущественно с ограниченной с точки зрения кругозора позиции ротного командира и демонстрировали слабое понимание стратегии и оперативного искусства. В книгах Юнгера штабные офицеры всегда упоминаются в пренебрежительном духе, особенно в сравнении с фронтовыми офицерами ротного звена.{277} Там не высказывается никакого уважения к военному обучению, армейским традициям и даже к довоенной дистанции между офицерами и солдатами, ко всем сторонам подготовки офицеровГенерального штаба. Воля солдата, его идеалы, готовность умереть являются для Юнгера важными признаками Германской армии. В «Стальном шторме» он описывал: «Я выучил в ходе четырехлетней учебы, показавшей всю силу и фантастическую расточительность материальной войны, что жизнь не имеет хоть сколько-нибудь серьезного значения, за исключением тех случаев, когда он жертвуется во имя идеалов, и что есть идеалы, по сравнению с которыми жизнь одного человека и даже многих людей не играет никакой роли.»{278} О послевоенной Германии Юнгер написал следующее: «официальный и официозный патриотизм, вместе с силами, которые противостоят ему, должен быть растворен в неистовой вере в Народ и Родину, ярко светящейся в каждом общественном слое, и каждый, кто чувствует по другому, должен быть заклеймен как еретик и выкорчеван. Возможно мы не можем быть национальными, но мы должны быть достаточно националистическими.»{279}
В обеих цитатах видна эмоциональность, свойственная работам Юнгера и его идеологии в целом. Юнгер, служивший во Фрейкоре, а позднее офицером Рейхсвера до 1923 года, озвучил наиболее радикальные взгляды эпохи Фрейкора, присущие молодым офицерам, не подчинявшимся приказам Генерального штаба в ходе борьбы за Прибалтику в 1919 году, присоединившихся к капповскому путчу 1920-го года и пивному путчу Гитлера в 1923 году или сочувствовавшим идеям участников этих путчей.{280} Также как и многие молодые фронтовые офицеры, Юнгер изучал свой военный опыт сквозь плотную пелену эмоций. Офицеры Генерального штаба, разрабатывавшие новую доктрину маневренной войны, напротив, анализировали уроки войны с учетом традиционных исторических перспектив.
Хотя Юнгер был сильным националистом, стоявшим гораздо правее от основной массы офицеров Генерального штаба (он активно участвовал в политике «Стального шлема» в середине 20-х),{281} он никогда не доходил до крайне границы национализма, становясь нацистом. Несмотря на то, что он воспринимался как защитник идей Психологической школы, Юнгер был намного более приемлимой фигурой для Генерального штаба, чем Гессе. Юнгер поддерживал новую пехотную тактику, принятую Рейхсвером в 1922-м году и писал о ней в Militar Wochenblatt, {282} книги Юнгера высоко оценивались протеже Зекта генерал-майором Георгом Ветцелем, одним из руководящих офицеров Войскового управления (он был главой управления с 1926 по 1927 гг).{283} Он считал эти книги «превосходными описаниями тактики поля боя, которые всегда будут полезными с точки зрения образования.»{284} Юнгер оставил армию не из-за каких-либо разногласий с политикой армейской руководства, а чтобы продолжать свою писательскую карьеру.
Другой известный противник предлагаемой Генеральным штабом военной доктрины, первый лейтенант Курт Гессе, защитил докторскую диссертацию по психологии и выражал представления офицеров своего поколения в более академичной и четкой манере, чем Юнгер.{285} Гессе фактически изложил новые подходы к пониманию войны — идеи Психологической школы. В своих многочисленных книгах и статьях, написанных в начале 1920-ых годов, он утверждал, что прежняя Имперская Армия и прежний Генеральный штаб проиграли войну, поскольку не понимали индивидуальную и массовую психологию, и что объединение более глубокого понимания психологии с тактическими идеями будет ключом к победе в следующей войне.{286} Гессе, весьма справедливо, причислял Эрнста Юнгера к защитникам Психологической Школы в 1924 году.{287}
В Психологии Командующего (Der Feldherr Psychologos), своей первой большой работе, Гессе в первых шести главах провел детальный психологический анализ немецкого поражения в Гумбиннене в августе 1914 года, особенно паники и бегства одного из полков. Оставшаяся часть книги была посвящена самым разным темам, включая Клаузевитца, психологию и психологический анализ Первой мировой войны. Иногда Гессе сильно напоминает Юнгера, с его прославлением солдата на передовой, похожи и многие из высказываний Гессе, например такие как «Сила нации лежит прежде всего в ее духовном здоровье»{288} и «немецкая душа ищет страдание.»{289} В обоснование своего мнения Гессе цитировал Клаузевитца. Гессе утверждал, что все армейские офицеры и унтер-офицеры должны пройти через полноценную программу обучения психологии и что психология должна быть включена в учебные процессы всех родов оружия.{290} Стиль Гессе еще более сложен для восприятия, чем напыщенный, страстный стиль Юнгера, поскольку он постоянно перескакивает с психологического анализа на кантианскую философию или тактику. Но некоторые моменты ясно выражены у обоих авторов: Великая война разрушила традиционные прусские концепции войны и от многих традиций и способов мышления, оставшихся в наследство от старой армии, необходимо отказываться.
Ответ Генерального штаба представителям школы был дан майором Фридрихом фон Рабенау. Во время своей службы в учебном отделе Войскового управления в 20-е года, Рабенау нес ответственность за подготовку армии к маневренной войне. Он был военным интеллектуалом, плодовитым автором, а позже генералом артиллерии.{291} Рабенау, написавший в период между войнами несколько книг по тактике и военной истории, дал пространное опровержение философии войны Гессе в своих книгах «Старая армия и новое поколение » (Die alte Armee und die junge Generation).{292}
Также как и любой, кто применить всесторонний анализ к работе Гессе, Рабенау попробовал по-тезисно разобрать данный труд. Сначала он защитил старую традицию маневренной войны, присущую Генеральному штабу: «я считаю, что старшее военное поколение, насколько это в человеческих силах, обладало и демонстрировало довольно правильное понимание войны.»{293} Рабенау используя принцип здравого смысла, отклонял сложный психологический анализ поражения при Гумбиннене, отмечая, что в немецком отступлении было столько бегством, сколько отступлением, вызванным неопытностью войск, попавшим под «дружественный» огонь своих батарей. Такие вещи «случаются в каждой войне.»{294} Рабенау также не соглашался с свойственной Гессе и Юнгеру идеализацией рядового. Фон Рабенау утверждал, что армия будущего могла бы быть сильнее во время войны, но это в большей степени было бы связано с техническими способностями образованного среднего класса и механическими навыками квалифицированных рабочих.
Фон Рабенау был серьезным защитником концепции мобильной войны Генерального штаба Зекта. В 1935 он написал книгу по военной истории и тактике, Оперативные победы над численно превосходящим противником (Operative Entschlusse gegen eine Anzahl iiberlegenen Gegner), где исследовал ряд больших сражений, в которых немецкие войска, уступающие в численности противнику, одерживали решительные победы над последним за счет маневра.{295} Сражение при Танненберге в 1914 году стало главным примером сражения, когда немецкое превосходство в подвижности, огневой мощи, уровне подготовки войск и командного состава позволило полностью разгромить русскую Вторую армию. Это сражение было фактически любимым примером офицеров Генерального штаба для иллюстрации силы компактных, но более боеспособных войск, противостоящих неуклюжей большой армии.
Другие ведущие представители Войскового управления также не приняли теории Гессе. Генерал-майор Ветцель в рецензии на работу Гессе Старая Армия и Новое поколение в Militar Wochenblatt полагал, что правильные подходы к изучению военного опыта лежали в плоскости традиционного военно-исторического анализа. Ветцеля особенно раздражало неприятие Гессе старого Генерального штаба: «Любой будет изумлен представлениями молодого офицера о старой армии — армии, которую он сам никогда не знал. О нашей блестящей старой армии, которая в течение 100 лет была огромным образовательным институтом для всей германской армии... армии, которая продемонстрировала лучшие во все времена боевые качества в ужасной четырехлетней войне... он думает, что она смогла бы действовать настолько успешно, не разбираясь в психологии?»{296}