Орофер всё ещё держал кинжал наготове, но Беорн ничего не делал — просто лежал, вжимаясь в Орофера всем своим могучим телом. Орофер прерывисто вздохнул. Им по-прежнему владел страх, но вместе с тем короля начинала волновать эта близость, пахнущая крепким мужским потом и мускусным запахом зверя. На его затылок, щеку и шею накатывали волны горячего дыхания. Закрывая глаза, Орофер представлял себе ужасного громадного медведя, лежащего прямо за спиной… Множество раз король-воитель смотрел в лицо опасности — но никогда еще он не чувствовал ее так остро и отчетливо, как сейчас. Слушая неровное биение своего сердца, Орофер оцепенел, боясь пошевелиться.
Он не знал, сколько пролежал вот так, закрыв глаза и вдыхая резкий мускусный запах Беорна. Тот надолго затих позади Орофера — король было решил, что Беорн уснул. Но стоило ему так подумать, как Беорн, утробно зарычав, навалился на него всей своей тушей, вдавливая Орофера в постель. Короля бросило в жар от страха и боли. Задыхаясь под тяжестью Беорна, он почувствовал, что тот грубо срывает с него одежду, едва не сдирая кожу. Орофер по-настоящему испугался — уже давно он не чувствовал себя настолько беспомощным. Что-то мохнатое коснулось его обнаженных ягодиц. Орофер вздрогнул и неосознанно попытался вырваться — но, придавленный тяжелым телом Беорна, он не мог даже вздохнуть как следует, не говоря уже о том, чтобы двигаться. С угрожающим рыком Беорн прижал голову Орофера к постели. Содрогаясь от смешанного чувства отвращения, возбуждения и страха, Орофер ощутил, как толстый детородный орган входит в него сзади.
Орофер сдавленно застонал. Ему было трудно дышать. Беорн, размеренно двигаясь в нем, причинял королю боль — с далеких времен юности Орофер почти позабыл это ощущение, одновременно неприятное и волнующее. Взойдя на трон, он нечасто позволял себе подобные наслаждения — да и то лишь с давними друзьями, Амдиром и Глорфинделем. Но Амдир, спокойный и рассудительный, всегда был осторожен с ним, а Глорфиндель, пусть и сильный воин, слишком уважал Орофера, чтобы овладевать им так грубо и бесцеремонно, как сейчас овладевал королем Беорн. Едва дыша от боли и тяжести могучего тела, Орофер осознал, что долгие годы ему не хватало именно этого — настоящего насилия. Немногие могли сравниться с королем-воителем по силе и воинскому умению, и уж тем более немногие могли одолеть его один на один — но с Беорном, громадным медведем-оборотнем, способным прикончить варга одним ударом лапы, Орофер чувствовал себя по-настоящему бессильным. Это было непривычно, унизительно, страшно — и придавало всему происходящему еще большую остроту.
Орофер впился зубами в руку: он не желал, чтобы его верные эльфы, услышав стоны, вбежали сюда и застали своего гордого короля в постели с Беорном — дикарем, оборотнем, монстром… Глухо порыкивая, Беорн неторопливо вбивался в него — и с каждым сильным, глубоким толчком в теле Орофера вместе с болью росло и мучительное, почти невыносимое наслаждение. Королю хотелось двигаться навстречу члену Беорна, насаживаться на него еще сильнее, прижимаясь ягодицами к волосатому паху — но Беорн удерживал его железной хваткой. Орофер не мог даже повернуть голову, чтобы посмотреть, кто овладевает им — человек или зверь. Усилием воли сдерживая стоны и вскрики, готовые сорваться с губ, Орофер закрыл глаза и с упоением вдохнул густой запах Беорна. На миг король вообразил, что его и вправду насилует исполинский черный медведь… Вжавшись лицом в постель, Орофер начал содрогаться в лапах Беорна. Со сдавленными стонами он терся членом о грубую варжью шкуру, на которой лежал, — и кончал, представляя себя под чудовищным зверем.
Беорн тоже дернулся, толкнувшись в Орофера еще глубже; всхрапнул, коротко рыкнул… По плечу Орофера полоснули медвежьи когти. Король ощутил, как глубоко внутри брызнуло горячее семя Беорна. Тот шумно дышал ему в шею, и с каждым хриплым вдохом что-то клокотало в медвежьей груди. Его семени оказалось так много, что оно медленной струйкой стекало Ороферу на мошонку. В анусе короля билась жгучая боль, горело израненное плечо, но, ошеломленный пережитым наслаждением, Орофер почти не замечал боли. Он по-прежнему боялся пошевелиться.
Наконец Орофер почувствовал, что дышать стало намного свободнее — то поднялся с него Беорн. Орофер услышал тяжелые шаги, удаляющиеся от клети, потом — скрип половиц в холле, а следом — стук входной двери. Король перевел дух. Незаметно для самого себя он снова начал засыпать — а когда проснулся, стояло раннее утро. В холле, собираясь в дорогу, шумели эльфы, со двора доносился звонкий лай собак, и то, что случилось ночью, казалось всего лишь странным сном.
========== 16. Озерный город ==========
Стоя перед зеркалом король Орофер скинул кафтан, расстегнул сорочку и, стянув ее с плеча, отодвинул повязку. К его удивлению следы медвежьих когтей уже зажили — остались лишь шрамы, лиловые на белом незагорелом плече. Орофер снял повязку. Он провел пальцами по чуть выпуклым шрамам, рассматривая их в зеркале. Воспоминания о последней ночи в доме Беорна, о его грубой медвежьей мощи, остром запахе и пугающей, поистине звериной, страсти вспыхнули перед мысленным взором Орофера и отозвались сладким томлением в теле.
Король нахмурился. Не проходило и дня, чтобы он не вспомнил о той ночи — и это беспокоило Орофера. Испытанное им наслаждение было слишком сильным, слишком ярким, слишком… неправильным для великого лесного короля, который всегда — даже в постели — был господином, а не рабом. Сейчас, вспоминая о своем испуге и пришедшем вслед за ним экстазе, Орофер с тревогой думал: не сорвала ли ночь с Беорном покровы с некой его тайной, до поры до времени сокрытой слабости? Быть может, и прежде, овладевая бесчисленными любовниками, он в глубине души мечтал о совсем иной роли? — роли покорного наложника, не смеющего перечить своему грозному господину… Орофер дернул сорочку, прикрывая шрамы, и принялся поспешно застегиваться. Ему не нравились собственные мысли, не подобающие великому и могущественному королю эльфов. Ему не нравилось, что от воспоминаний о Беорне его сердце билось чаще, а в паху тяжелело. Не нравилось, что, сам того не признавая, он мечтал вновь пережить тот страх, ту боль и то блаженство…
Отворилась дверь, оторвав Орофера от неприятных размышлений. Взглянув в зеркало, Орофер увидел юного слугу с подносом в руках — верно, очередным подношением от эсгаротского бургомистра.
Беорн сдержал свое слово: он проводил эльфов до Озерного города. За всё время пути он не перемолвился с ними ни словом — даже не приближался, а брел в обличье медведя, скрываясь за деревьями; за эльфами же трусили холеные коренастые лошадки, везущие сани со всевозможной снедью на продажу. Всякий раз, когда эльфы разбивали лагерь, король Орофер страшился и в то же время надеялся, что Беорн вновь придет к нему. Лежа без сна в своем шатре, он представлял, как тот в медвежьем облике вваливается в шатер, набрасывается на Орофера и насилует, опаляя его кожу горячим дыханием — а Ороферу приходится стискивать зубы, чтобы своими криками не привлечь внимание свиты… От этих мечтаний член короля наливался твердостью, и он удовлетворял себя пальцами или рукоятью кинжала, вновь пробуждая в памяти образы той странной ночи.
Прибыв в Эсгарот, эльфы потеряли Беорна из виду. Впрочем, им уже было не до него: бургомистр, желая заручиться дружбой могущественного короля эльфов, принял их с распростертыми объятиями. Что ни день он устраивал пиры, всевозможные забавы и великолепные фейерверки в их честь. Певцы и музыканты, жонглеры и акробаты, купцы и ростовщики, красивые женщины и юноши беспрестанно вились вокруг короля и его спутников в надежде на их щедрость. Захваченные бесконечным празднеством, эльфы предавались наслаждениям Озерного города и рады были забыть о засаде варгов, своем странном спасении и небывалом пристанище. Но Орофер не забыл — и изредка, когда на город опускались сумерки, ему чудилось, что по дощатым улицам Эсгарота бродит исполинская медвежья тень.
Слуга аккуратно расставлял на столе графин вина, бокал к нему, вазочку с черносливом и блюдо с ореховыми, вишневыми и кремовыми пирожными. Рассеянно поглаживая плечо, Орофер наблюдал за отражением юноши в зеркале. Тот был хорош собой: очень высок для человека, строен и тонок в талии — должно быть, полукровка, каких немало появлялось на свет в процветающем торговом городе, известном своими свободными нравами. Светло-русые прямые волосы обрамляли узкое лицо с правильными, тонкими чертами; черные одежды подчеркивали благородную белизну кожи. У него были красивые руки с длинными пальцами, длинные крепкие ноги с небольшими ступнями — лишь плечи, пожалуй, чересчур узкие, портили впечатление. Юношеская грациозность слуги напомнила Ороферу о сыне. Он подумал о Трандуиле, о его любви и нетерпеливой молодой страсти — и о том, сколь велика будет радость принца, когда он, Орофер, вернется во дворец. Он наконец-то введет Трандуила в свою опочивальню и овладеет им, как подобает, на парадном королевском ложе… и в объятиях своего прекрасного сына позабудет о постыдном наслаждении, что испытал с Беорном.