Трандуил скинул руки отца со своих плеч. Взглянул ему в лицо пронзительным взглядом — Орофер понял: не простит.
— Право на престол? Право на престол?! — повторил принц, смаргивая злые слезы. — Ты думаешь, меня волнует лишь это?! Думаешь, из-за какого-то трона я стал бы… так… — Трандуил осекся. Орофер с умилением заметил, что у сына задрожали губы — совсем как в детстве, когда в наказание за шалость маленького принца оставляли без десерта.
— Не из-за трона? Тогда из-за чего? — Орофер вновь обнял Трандуила за плечи и притянул к себе. Трандуил отталкивал его, отворачивался, чтобы отец не увидел навернувшихся на глаза слез, но Орофер и не думал выпускать принца из крепких объятий.
— Из-за чего же? Скажи, — шептал ему Орофер и улыбался — и эта его снисходительная улыбка (будто принц всё еще был ребенком, будто его жестокая обида — всего лишь детские капризы!) глубоко оскорбляла и сердила Трандуила. Он не хотел отвечать — он упорно молчал и увертывался от губ отца. А тот целовал лоб принца, его волосы, теплый висок, ресницы, кончик уха; прижимал Трандуила к себе, гладил его, шепча что-то успокаивающе-ласковое — и от этого шепота, от этих жарких беспорядочных поцелуев по телу Трандуила разливалась предательская слабость. Он шел в королевскую опочивальню с твердым намерением держаться стойко и непоколебимо до самого конца, крепился, повторял про себя заранее подготовленную, тысячу раз произнесенную принцем в своих мыслях, тщательно продуманную, надменную речь… А вместо этого еле сдерживается, чтобы не обвить руками шею отца и не ответить на его поцелуи со всей страстью, на которую только был способен.
— Скажи… из-за чего… скажи… — всё шептал ему Орофер, распаленный не меньше сына. — Скажи это, Трандуил…
И принц, наконец, сдался.
— Из-за тебя! Из-за тебя, отец… — выдохнул он в губы Ороферу — и поцеловал его, только сейчас осознавая, как отчаянно не хватало ему этих жестких губ и обжигающих поцелуев.
Своим признанием Трандуил словно переступил некую черту, за которой уже не было обид и упреков, уязвленной гордости и отцовского гнева — лишь страсть, могучая и всепоглощающая. Орофер подхватил сына на руки. Сами того не заметив, они рухнули на постель, срывая одежды с себя и друг с друга. Трещала дорогая ткань, сыпались драгоценные пуговицы. В тишине опочивальни раздавалось тяжелое дыхание, стоны и звуки поцелуев. Орофер и Трандуил обнимали друг друга так, словно страшились отпустить. Принц целовал отца, кусал его до крови, царапал кожу — мстил за нанесенное ему оскорбление — и Орофер позволял ему это. Сегодня ночью король был готов позволить своему сыну всё. Он сжимал Трандуила в объятиях, ощущая, как сильное и в то же время такое хрупкое тело принца горит и содрогается от желания — и сходил с ума при мысли, что еще немного, и он, Орофер, потерял бы своего возлюбленного навсегда… Сердце короля сжалось от ужаса. Отстранившись от Трандуила, он взглянул в раскрасневшееся, еще более прекрасное лицо сына и сказал ему:
— Я люблю тебя, Трандуил.
— Я тоже люблю тебя, отец, — эхом отозвался принц. Он вновь притянул Орофера к себе — и, глядя друг другу в глаза, они занялись любовью.
========== 20. Дерзкий мальчишка ==========
Скользкими от масла пальцами Трандуил направил в себя член Орофера. На несколько мгновений Орофер перестал дышать. Как зачарованный он смотрел на сына, который медленно, закрыв глаза, опускался на его член. Они так и не погасили светильники, и сейчас фигура принца тонула в золотом сиянии: золотом переливались его локоны, золотом отливала нежная кожа. Ноздри Трандуила трепетали. Он тихо, не размыкая губ, застонал, насаживаясь на член отца полностью — и Орофер тоже не смог сдержать удовлетворенного стона.
За сегодняшнюю ночь они уже дважды познали наслаждение, но ненасытный принц, стоило ему лишь немного перевести дух, вновь принялся руками и ртом пробуждать в короле желание — и ему это быстро удалось. Сейчас Трандуил торжествующе улыбался, глядя на отца сверху вниз. Он размеренно, пока еще неторопливо приподнимался и вновь опускался на его член — Орофер догадывался, что честолюбивому принцу нравится чувствовать себя хозяином положения. Трандуил красовался перед отцом — его движения, его стоны и нежные вздохи были немного картинными, немного напоказ. Короля это забавляло. Королю льстило, что его прекрасный возлюбленный делает всё, чтобы его очаровать.
Подавшись к сыну, Орофер провел ладонями по его горячему телу, коснулся возбужденного члена и сжал бедра, заставляя Трандуила еще глубже принять в себя член отца. Трандуил застонал уже громче. Он пытался сохранить напускное спокойствие, желая показать себя перед отцом опытным и искусным любовником, но против собственной воли насаживался на член Орофера всё быстрее и быстрее. Юному принцу не хватало выдержки — этот маленький недостаток делал Трандуила еще прелестней в глазах короля.
Орофер и сам был ошеломлен нахлынувшими на него чувствами. С Трандуилом, со своим юным, нетерпеливым, пылким принцем, он словно заново переживал сладостные волнения молодости — с любовью, в которой духовное и плотское переплетались так тесно, что и не разделить, со жгучей ревностью, с тревогами, от которых больно сжимается сердце и дыхание сбивается, с бурными ссорами и не менее бурными примирениями… Орофер уже очень давно не испытывал ничего подобного. Он даже не подозревал, что испытает подобное вновь. Он смотрел на Трандуила — ослепительно-прекрасного, распаленного страстью, с глазами, потемневшими от желания, с волнистыми прядями, прилипшими к влажной от пота шее — и каждая его черта, даже самая незначительная, казалась Ороферу восхитительной и неповторимой. Он никогда не думал, что это возможно — настолько влюбиться в собственного сына.
А Трандуил, украдкой наблюдая за отцом, замечал, как тот смотрит на него — и сердце себялюбивого принца переполнялось гордостью, в которой было всё: и детское стремление угодить отцу, и мальчишеское самодовольство — перед его чарами не устоял сам великий король Орофер! — и более всего чистая, сияющая радость взаимной любви. Даже закрывая глаза Трандуил чувствовал на себе взгляд отца — точно ласкающее прикосновение солнечного тепла, когда на земле еще лежит снег, но в воздухе уже благоухает весна. Принцу чудилось, что в эти мгновения, когда страсть связывает их тела и души раскаленными нитями, он почти физически ощущает наслаждение своего возлюбленного — и оттого его, Трандуила, собственное наслаждение становится еще ярче. И погружаясь в него, как в теплые воды, растворяясь, как растворяются снежинки в лучах солнца, Трандуил запрокинул голову, сжал запястья отца и, вскрикнув, кончил, вовлекая в свой экстаз и самого Орофера.
Они долго лежали, не размыкая объятий, — разгоряченные, задыхающиеся, всё ещё во власти великого чувства, что так неожиданно им открылось. Постель под ними была мокрой от пота. На белоснежных шелковых простынях то тут, то там темнели капли розового масла — за сегодняшнюю ночь чаша, стоявшая у ложа короля, опустела почти наполовину. Благоухание роз смешивалось с острым запахом пота, спермы и возбуждения. Трандуилу навсегда запомнится этот волнующий аромат — отныне он станет для него запахом страсти. Чуть повернув голову, принц лизнул грудь любовника — ему отчего-то захотелось попробовать отца на вкус. В следующий же миг сильные руки короля подхватили Трандуила, опрокинули на спину — Трандуил заулыбался и потянулся к отцу для поцелуя…
Прошло немало времени, прежде чем Ороферу хватило сил оторваться от губ сына. Он откинулся на подушки, вгоняя в легкие воздух. Сам того не замечая, король улыбался. Он не целовался столько, наверное, с тех давних пор, когда они с Амдиром, совсем еще юнцы, упоенно играли своей любовью. На миг Ороферу увиделось затерянное в лесу жилище и угрюмый молчаливый хозяин, что пустил их с Амдиром переночевать, накормил простым, но сытным ужином, а после почти сразу же удалился в свою кузницу, оставив Орофера и Амдира одних в незнакомом доме; там, на узкой и до невозможности жесткой лежанке под волчьими шкурами, Амдир и Орофер впервые познали друг друга… Королю живо вспомнилось, как они возились в темноте и духоте под одеялами, стараясь не шуметь — и, конечно же, всё равно шумели так, что наутро стыдились встретиться с хозяином. Они так и сбежали, не попрощавшись и не поблагодарив его за гостеприимство — вернее, даже и не вспомнили об этом, опьяненные своей по-юношески сумасшедшей любовью.