«Вот как, уже столбами Тюрсхейма!» – отметил про себя Асвальд, одним ухом прислушиваясь к болтовне квиттингского конунга. Значит, понял, что клятвы Волчьим Камнем больше в счет не идут. Но и столбы святилища Тюрсхейм фьяллям тоже ни к чему. Их ведь не вывернешь из земли и с собой не увезешь. Да и разрушать святилище Тюра было бы неумно, мягко говоря. Хоть он и покровитель племени квиттов, однако он тоже сын Одина, как и Тор, покровитель фьяллей. И Тюру, как и другим асам, по праздникам во Фьялленланде тоже приносят жертвы.
Короче, залог нужен другой. Покатывая в ладонях уже знакомый кубок-дракон, Асвальд окидывал взглядом гридницу и размышлял. Да уж, взять тут больше нечего. Везти с собой самого Гримкеля, пожалуй, не стоит. Если увезти его с Острого мыса, сюда немедленно вернется Ингвид Синеглазый и квитты с готовностью объявят конунгом его. Им теперь недолго собирать тинг – слишком мало их осталось. И Гримкеля можно будет разве что послать за хворостом... только какой из него работник? Только и умеет, что давать лживые клятвы! Нет уж, пусть сидит здесь и как умеет бережет свою власть. Сильный духом квиттингский конунг фьяллям ни к чему...
– Давай быстрее! Не видишь, у ярла кубок пуст! – ворчала где-то рядом старая Йорунн. Убедившись, что дело еще можно поправить, мать конунга деятельно взялась за хозяйство и угощала фьяллей почти с тем же сварливым усердием, что и в их первый приезд.
Борглинда дочь Халькеля подошла к Асвальду с маленьким ковшиком меда. Она была даже румянее, чем раньше, но не поднимала глаз. На ее лице застыла замкнутая гордость, даже надменность, как бы стоявшая стеной между нею и всем вокруг. Асвальд по себе знал, откуда берется такое выражение. Под этой неподвижностью кипела настоящая лава. Борглинде дочери Халькеля было отчаянно стыдно за свою родню по отцу, так стыдно, что ей был противен весь свет, начиная с себя самой и кончая далеким Торбрандом конунгом.
Кубок Асвальда был полон больше чем наполовину, но он подставил его Борглинде, чтобы посмотреть на нее. Она тоже видела, что добавок пока не требуется, но старательно перелила мед из ковшика в кубок, так что золотистая жидкость поднялась вровень с бледно-позолоченными краями и несколько капель потекло на колени к фьяллю. Асвальд усмехнулся: ему было не жаль штанов, его забавляло это молчаливое сопротивление упрямой девочки.
Борглинда почувствовала его усмешку и подняла глаза. Они оказались карими и смотрели с угрюмым вызовом. «Мне все равно, что ты обо мне думаешь! – говорили эти глаза. – Можешь меня презирать, а мне наплевать на тебя и твое мнение!» Дети в таких случаях говорят «сам дурак». Простенько, а помогает.
Асвальд придержал ее за локоть, Борглинда сердито отстранилась, будто его рука была в грязи.
– Могу я попросить высокородную деву отпить из моего кубка? – вежливо спросил Асвальд. Предложение имело двоякий смысл: его можно было понять и как знак дружбы, и как предосторожность против отравления.
Брови девушки гневно дрогнули: она сразу подумала о второй возможности.
– У тебя есть причины не уважать моего родича ко... Гримкеля, – дрожащим от негодования голосом ответила она. – Но у тебя нет причин не уважать меня!
– А ты пошла в материнскую родню, – определил Асвальд и снова вспомнил гордого Ингвида.
– Что ты знаешь о моей материнской родне? – гневно воскликнула Борглинда, точно в этих словах заключалось какое-то оскорбление. – Какое тебе до нее дело?
– Большее, чем ты можешь предположить! – почти весело ответил Асвальд. Ему пришла в голову блестящая мысль. Такая замечательная во всех отношениях, что он развеселился и уже без опаски отхлебнул из кубка:
– Скажи-ка, у тебя есть родные братья или сестры?
–Нет, – отрезала Борглинда, как будто отказывала ему в чем-то. – У меня были два брата, Льот и Свейн, они оба погибли в Битве Конунгов.
Про Хагира она предпочла забыть: мальчик ушел обратно в Медный Лес с Ингвидом Синеглазым и для фьяллей стал недосягаем. И мысль о нем подбадривала Борглинду, точно брат был частью ее самой, свободной и способной сражаться. Неважно, что ему всего одиннадцать лет. Он уже доказал, что может зваться мужчиной и не опозорит своих предков.
– А у них остались дети? – снова спросил Асвальд.
– У Свейна остался сын. Но ты можешь не тревожиться: он еще не скоро возьмет в руку меч. Ему год и три месяца.
– Отлично! Твои речи необычайно порадовали меня, о знатная и учтивая дева! – Асвальд подмигнул Борглинде, хотя вообще-то за ним такой привычки не водилось. – И думаю, что скоро ты услышишь кое-что неожиданное. Хватит тебе жить в этой убогой усадьбе среди этих недостойных людей. Твой род и твой высокий дух заслужили более почетную участь.
– Ты спятил, – прямо ответила Борглинда и отошла.
Асвальд с удовольствием рассмеялся. Лейринги – они и есть Лейринги, надменные и своевольные, поступающие так, как им хочется, и не думающие ни о ком другом.
– Я решил принять твое предложение, Гримкель сын Бергтора, – громко обратился Асвальд к конунгу квиттов, и вся гридница утихла, слушая его решение. – Я предложу Торбранду конунгу от твоего имени совместный поход в Медный Лес. А чтобы я и Торбранд конунг верили тебе, я возьму у тебя хороший залог.
Гримкель конунг всем видом изобразил готовность отдать половину всего, что имеет:
– Мне не нужно твоего священного камня и столбов твоего святилища, – ответил Асвальд на его немой вопрос. – Я возьму в заложники твою молодую родню. Твою родственницу Борглинду дочь Халькеля, а еще его внука Свейна. Ты можешь поверить, что у Торбранда конунга их будут содержать и обращаться с ними так, как того требует их высокий род. Я поклянусь тебе в этом молотом Тора, – Асвальд положил руку на серебряную гривну с молотом у себя на груди, – и других клятв не потребуется.