Ксения Аркадьевна подлила обоим остывшего чаю, помешала ложечкой всплывшие в чашке ягоды, аккуратно отхлебнула, сидя прямо и высоко поднимая чашку ко рту, и, наконец, сказала то, что хотела сказать с самого начала, и к чему преамбулой была характеристика племянницы.
- Марина – не то, она – заурядная баба, под яркой оболочкой которой спрятаны самые примитивные мещанские запросы: жильё, тряпки, еда, болтовня, удовольствия и безграничные требования за обладание её красотой. Она верна только себе, легко меняет условия, а, следовательно, и тех, кто их создаёт для неё. Она живёт всегда для себя, ей нужен не спутник, а содержатель.
Говорила сердито, не сдерживаясь, чувствуя, что сказала лишнее. Но от этого она не стала неприятной. Владимир понимал её, тоже хотел быть искренним.
- Вы очень любите Зосю. Мне она тоже показалась необычной девушкой, хотя мы и знакомы-то всего с утра. Вы напрасно беспокоитесь: она очень и очень симпатична и обаятельна, просто её надо знать дольше.
- А вы – дипломат, - усмехнулась хозяйка. – Я думаю, у нас ещё будут интересные беседы с вами и на эту, и на другие темы. А сейчас: вы – в баню, а я устрою вам комнату.
В своей безапелляционности, на которую нельзя было возразить, она вдруг стала очень похожа на Зосю, как старшая сестра. Владимир по-военному ответил:
- Есть! – и пошёл собирать бельё.
- 13 –
В бане он основательно, не торопясь, вымылся и с любопытством, открыв жестяную дверцу, заглянул в отверстие, откуда должен поступать русский пар. Там горкой лежали почерневшие гладкие камни. Увидев ковш, Владимир набрал половину его горячей воды и, коротко размахнувшись, плеснул внутрь. Он еле-еле успел отпрянуть, когда из зева стремительно рванулась мощная струя пара, рассеиваясь под потолком над приподнятой полкой. Он залез на полку и тут же скрючился от ожога ушей, губ, глаз. Стало очень жарко, сердце тревожно забухало, а по телу заструились конденсированные капли пара вперемешку с выступившим потом. Потом стало приятно, размягчённо. Владимир понемногу выпрямился, привыкая и ощущая каждой клеточкой кожи расслабляющую и очищающую силу сухого тепла. Осмелев, ещё дважды добавил пара и улёгся на спину, вытянувшись на горячей полке, забываясь в парной нирване. Дали себя знать накопившаяся усталость, не сдерживаемая больше, успокоенные нервы и отступившая напряжённость, и он заснул.
Проснулся оттого, что тонул, захлёбываясь, в очень холодной воде. Тугая волна нещадно брызгала ему в лицо, а он, отворачиваясь и отбиваясь руками, цеплялся хоть за что-нибудь спасительное, пока не ухватился за что-то мягкое и не потянул к себе, вытаскивая тело из волны, и проснулся, отупевший от глубокого беспамятного сна, которого у него давно не было, и от сморившего горячего пара, обеднённого кислородом. Проснулся и не сразу сообразил, что вцепился в руку и плечо Марины и тянул её, упирающуюся, на себя. Ей было больно, лицо исказилось в боли и страхе, она извивалась, стараясь высвободиться из цепких рук, а он недоумённо смотрел на неё, думая, что сон продолжается, и не отпускал.
- Да пусти же ты! Очухался? – почти закричала она, и тогда только Владимир медленно разжал руки и снова упал на спину. Сон уходил.
- Запарился, что ли? Или спал? – уже спокойней спросила спасительница.
В наступивших сумерках хорошо различимы были только её блестящие тревожные глаза, тонкая полоска зубов в приоткрытом рте и, особенно явственно, белый короткий халатик, почти сдёрнутый Владимиром с одного плеча так, что в широко приоткрывшемся вороте виднелись отблёскивающие и более светлые, чем плечо, груди.
- Ты уже два часа здесь, - говорила Марина. – Хозяйка забеспокоилась, попросила посмотреть: жив ли ты. Прихожу, вижу: лежишь навзничь, подбородком вверх, ноги вместе, как в морге, только бирки не хватает. Отключился, что ли?
Владимир не понял:
- Как отключился?
- Как, как, русского языка не понимаешь? Сознание вырубилось, что ли?
К Владимиру окончательно вернулось чувство реальности. Осознав, что он лежит голый и беззащитный перед женщиной, которая понравилась, и которой он хотел бы нравиться, рывком поднялся и, поджав колени, спрятал между ними своё главное мужское достоинство. Она рассмеялась:
- Не прячь, всё равно видела.
Не по этой причине, а потому, что в бане выхолодило от открытых наружу дверей, по телу Владимира, отдающему остатки тепла испаряющейся холодной воде, пробежала дрожь, даже зубы стукнули.
- Замёрз, что ли? – забеспокоилась Марина. – Не хватает ещё, чтобы я тебя простудила. – И вдруг предложила: - Ты не возражаешь, если попаримся вместе?
- Нет, - неуверенно согласился Владимир, не задумываясь над тем, как это будет.
- Поздно уже, и баня выстыла. В русских баньках молодые мужики и бабы часто парятся вместе, - объяснила Марина. – Экономия, постегать можно друг друга. Для того чтобы хорошо выпариться, нужен не только парной дух, но и дух соревнования: кто дольше выдержит. Никогда не парятся вместе старшие и молодые, если не муж и жена. – Поинтересовалась: - Ты, похоже, не очень любишь пар. Городской, что ли?
- Городской, - сказал редкую здесь правду Владимир.
- Ладно, ты подожди, я сейчас разденусь, зажгу свечу, а ты пока поддай немного, чтобы только-только нагрелось, потом я научу тебя. Только запомни: в народе хоть и парятся вместе, но никакого баловства себе никто не позволяет, а то ошпарить кое-что невзначай можно, понял? – Она тихо рассмеялась и лукаво добавила: - Разве что потом.
Вернулась быстро, видно, под халатиком ничего не было, готовилась ведь к бане, понял он.
- Ну-ка посторонись, я буду банщицей, а ты терпи, посмотрим, на что годишься, товарищ лейтенант Володя. – Она плеснула на каменку сразу целый ковш. – Вот так, ещё немного, и ещё…. Лезь на полок, не мешкай, и ложись на живот, руки на голову. Готов? Начали.
Из-под руки он увидел, как она взяла мокрый пучок веток, обмакнула его теперь уже в таз с кипятком, обмахнула и поднялась на скамейку перед полкой, где лежал Владимир, тревожно ожидающий неизвестной экзекуции. Первые лёгкие удары по спине и ягодицам были хотя и ожидаемыми, но он всё равно весь сжался, вздрогнул, напрягся не от боли, а от жара, захватывающего всю спину, обжигающего нежный зад и задние части икр. Потом всем телом овладела могучая нега, оно размякло и уже требовало истязания. Сквозь одолевающее приятное полузабытьё он слышал сильное ровное дыхание Марины в такт ударам, совсем забыл о её голом теле, не стеснялся своего и безропотно перевернулся на спину, когда она потребовала.
- Не бойся, не отобью.
Наверное, улыбалась, наверное, видела его хозяйство, но ему было всё равно, поопасался мимолётно, что член встанет непроизвольно от жара и ударов, но этого не произошло. Он кряхтел от удовольствия и сам уже просил:
- Ещё, ещё, сильней….
- Хватит, - наконец остановилась, тяжело дыша, Марина. – Я устала. Разлёгся, барин, командует. Давай-ка меняться местами, - она толкнула его в бок. – Вставай, иди, облейся холодной водой, сразу оживёшь.
Владимир так и сделал. По всему телу побежали живительные мурашки, стало легко, весело, свободно. Он никогда не чувствовал такой приподнятости во всём теле, такого желания радости себе и всем, желания засмеяться, запрыгать, побежать куда-то.
- Иди же, работай, - позвала Марина.
Она уже лежала на полке ничком. В мерцающем свете свечи блестели чуть более светлые, чем всё тело, выпирающие ягодицы, а из подмышки выглядывала сплющенная и тоже светлая грудь.
- Хватит разглядывать-то, работай, да не засеки от радости до крови, зализывать будешь.
- Буду, - с готовностью согласился Владимир, начиная легко постёгивать её мокрыми ветками с вялыми листьями, которые не смягчали твёрдости прутьев, и пугаясь того, как вздрагивала под ударами смуглая кожа, постепенно приобретающая тёмно-красный оттенок. И совсем растерялся, не зная где и как ударить, когда она перевернулась на спину.