- От кого же тогда? – удивился Владимир.
- От одного из чёрных.
- От кого?!
Довольная произведённым эффектом и тем, что вопрос о вещах отошёл на второй план, Марина заулыбалась. Она уже, в отличие от Владимира, включилась в новую жизнь, знала, что надо делать и потому позволила себе отвлечься.
- От того. Один из них увидел твой мешок. Рылись они в доме везде, искали что-то, забрали бумаги всякие, письма, ценные вещи. Так вот, увидел твой мешок, спрашивает с паршивой улыбкой на спитой роже, рубильник чуть не светится, - лейтенанта? – и называет точь-в-точь твои приметы. А потом говорит: передай привет, жалко, что не встретились. Знаешь его?
Как не знать ворюгу, узнавшего потрошённый им мешок. Ясно теперь, кто взял Ксению Аркадьевну. Очевидно, решили обрубить уши у своей ослиной операции с уничтоженным разведчиком.
- Встречались. Мешок-то освобождай, мне чужого не надо. Не стыдно? – вернулся он к неприятной для Марины теме.
- Куда же я освобожу? Всё забито, - спокойно ответила та. – А насчёт стыда – не твоя забота. Не я первая начала. Плотный с рыжей в драку рвали, что получше, дети и те в свою кучу волокли. А я что, рыжая, что ли?
Владимир не понял различия с разными рыжими, решил, что не ему чистить моральное нутро красивой и ухватистой женщины, пусть живёт как ей удобно, пусть хоть все здешние так живут, только бы не мешали ему в деле. Марина же, отстояв своё сомнительное право на чужие вещи, успокоилась и взяла инициативу в свои руки.
- Тут недалеко, через две улицы, тётка одна сдаёт комнату. Я там была раньше, мне не понравилось – грязно, дорого и муж, по-моему, алкаш. Сейчас не до выбора, пойдём? Может, потом что подвернётся лучше. Возьми чемоданы, а?
Он опять постеснялся оставить её с вещами и дочкой, не решился свой мешок опорожнить прямо на тротуар, и вообще: таскать чужие чемоданы в этой стране стало его хобби. А потому, не возражая, закинул мешок со своим и наворованным барахлом на плечо, прихватил оба чемодана, подождал, пока соберутся со своими сумками женщины, и пошёл следом за ними.
До нужного дома дошли со многими передышками. Туго набитый мешок сползал, тяжёлые чемоданы оттягивали руки, Жанна капризничала, просилась на руки, Марина нервничала, роняла свои сумки, отчитывала дочь, - в общем, настроение у всех было раздражённым и агрессивным. На громкий стук в ворота вышла ширококостная плоскогрудая баба, завёрнутая с ног до головы в полотняные одежды и обутая в шерстяные носки и рваные галоши. Где-то в глубине дома сквозь оставленную приоткрытой дверь слышалось рваное пение-вскрики, очевидно, пьяного мужчины. У хозяйки, как и у потенциальных постояльцев, тоже не было настроения.
- Ты ж была у меня, чего ж не осталась? – проворчала она недружелюбно.
Марина смиренно ответила, снова и снова удивляя Владимира способностью к мимикрии по обстоятельствам:
- Дорого показалось, думала, дешевле найду.
- Чего ж не нашла? Ищи дальше, а ко мне и без тебя придут, желающих хватает. – Хозяйка сердито фыркнула: - Дорого ей! Мне дороже чужих пускать. Да ещё с дитём. – Повернулась к Владимиру, смерила злым взглядом с головы до пят: - А это кто? Ране ты была одна. Если не расписаны, не пущу – плати за вас штраф!
- Нет, нет, - поспешил успокоить её Владимир, - они без меня.
- Девчонку жалко, - начала смягчаться баба, взглядывая на сморённую заплаканную Жанну, - а то бы не пустила. Так и быть, идём.
Следом за ней они вошли в большой бревенчатый дом с дощатой крышей, попав сначала в тёмную прихожую с заплатанными холщовыми половиками и открытой дверью в кухню с большой крытой печью, широким столом и длинными лавками вдоль него. В дальнем торце стола сидел, подперев голову жилистыми тёмными руками, мужик, давно не встречавшийся с ножницами и бритвой, перед ним стояла алюминиевая солдатская кружка и такая же миска с капустой и помидорами. Бедный натюрморт дополняла большая бутыль с мутной жидкостью.
- Зарплату получил на стройке, еле отобрала, празднует. Пущай, дома можно, - прокомментировала одинокое застолье хозяйка.
Миновав его, прошли в дальнюю комнату с двумя окнами, выходящими в уничтоженный сад с небрежно спиленными, порубленными и поломанными деревьями. В побелённой и довольно светлой комнате стояли широкая деревянная кровать, стол, шкаф, этажерка и стулья, - всё самодельное, тяжёлое, добротное и голое.
- Вот здесь жить будешь. Как договаривались – 200 с тебя. Отдавай заранее и исправно, в долг держать не буду.
Помилованная квартирантка присела на один из стульев, спросила:
- Как вас зовут?
Хозяйка тоже присела на край стула, как будто уже в чужой квартире, видно было, что она давно и надолго устала.
- Мария я, будешь звать тётей Машей, в дочки ты мне годишься по возрасту.
- Тёть Маш, - в голосе Марины заворковали виновато-просительные нотки, - а как же Володя? – и больше надеясь на корыстность, чем на сердоболие ожесточившейся в житейских невзгодах Марии, выложила весомый аргумент: - Он шофёром работает.
Женщины некоторое время понимающе смотрели друг другу в глаза, мысленно заключая сделку, ставкой которой был присутствующий и ничего не подозревающий мужчина. Оценив плюсы пребывания в доме шофёра с машиной и минусы вселения незарегистрированной пары, хозяйка решила всё же уменьшить последние и предложила свой вариант окончательной сделки:
- Пусть платит 100, я ему поставлю кровать в зале.
- Спасибо, тётя Маша, - из уст Марины сочился мёд.
Обе женщины остались довольны собой, обе знали, о чём не было сказано вслух, обе заимели общую тайну, которая так греет и объединяет женские души.
- Ладно, располагайтесь, я пойду, дел много, - и хозяйка, ещё раз переглянувшись с Мариной и ни разу не взглянув на Владимира, заранее определив его зависимое положение в доме, ушла.
Новосёлы молчали. Наконец, Марина, предупреждая его недовольство, пошла в атаку:
- Ты что дуешься? Я не навязываюсь, просто хотела сделать тебе лучше.
Помолчала, чтобы он осознал бескорыстный порыв её души.
- Подумай, куда ты пойдёшь? Где будешь искать?
Мотаться по враждебному городу и униженно выпрашивать пристанище действительно не хотелось. За день он так устал морально, что и физических сил ни на что не осталось. Хотелось только покоя и тишины.
- Поживи с нами, а не понравится – уйдёшь, - вливался в уши умиротворяющий яд во всех смыслах земной женщины с приземлёнными страстями.
«Если останусь, всё повторится, как с Эммой» - подумал Владимир, уже соглашаясь.
- Ты же слышал: хозяйка тебе отдельное место даёт, мы с Жанной мешать не будем, - в голосе Марины послышались, как последний довод, неизбежные слёзы.
Да, да, так он и сделает: пока останется, но со временем обязательно найдёт другое жильё и подальше от этого. Здесь ему оставаться надолго не хочется и нельзя, нельзя ничем ограничивать свободу действий в деле, для которого он здесь.
- Я и не думал никуда уходить, - сказал он Марине, взял её руки, поцеловал благодарно и увидел слёзы на её глазах, не догадываясь, что это не слёзы благодарности и примирения, а слёзы победы.
- Пойду, схожу в милицию, паспорт поскорее хочется получить, а вы устраивайтесь, хорошо? – предложил Владимир, надеясь временной разлукой разрядить загустевшую лицемерную обстановку и выработать по дороге хоть какой-нибудь разумный план жизни в новых обстоятельствах.
- И то верно, - тут же согласилась Марина. – Знаешь, возьми пару бутылок, надо же отметить новоселье с хозяевами, а то неудобно. Вот сумка.
Владимир вышел в прихожую. На кухне около праздничной бутыли теперь сидели оба: и хозяин, и хозяйка. Владимир вызвал её, расспросил о милиции и райвоенкомате, отдал 100 рублей и, не услышав благодарности, вышел на улицу.
- 11 –
Смеркалось. Небо, затянутое тучами, безликие убогие дома, пыльная земля, редкие деревья, трава, - всё было окрашено в однотонный серый цвет. Во влажном воздухе с болотными тинистыми испарениями дышалось тяжело, всё тело покрылось липкой плёнкой, а шея в воротничке гимнастёрки скользила как в смазке. Тёмные листья деревьев обречённо застыли в ожидании скорого дождя. Совершенно не думалось. Да и о чём? Его план внедрения в русскую жизнь трещал по всем основным направлениям: быт, легализация, работа. Первой рухнула ставка на Марлена с его квартирой – нет ни того, ни другого. Самая начальная попытка легализации чуть не закончилась провалом в военкомате, и неизвестно ещё, не будет ли продолжения. Похоже, новоиспечённый полковник не из тех, кто смирится с вынужденной обидной уступкой, к тому же человеку, гораздо ниже его стоящему на иерархической лестнице, обязательно будет стремиться столкнуть даже с нижней ступеньки. Нужная работа – под вопросом. Чтобы её получить, надо ещё добыть из тайника утаённые драгоценности капитана. Правда, в тайник всё равно пришлось бы наведаться и за деньгами, и за любимым тёзкой – «вальтером», он – как продолжение рук, с ним здесь будет спокойнее. Что ещё? С первого дня, с первого часа он непроизвольно, но инертно начал и продолжает усложнять личную жизнь, которая должна быть не более, как спартанской, не мешать, а помогать делу. Вместо того, чтобы действовать самостоятельно, он безвольно отдался в руки недавних врагов, каждый раз подчиняясь случаю и каждый раз проигрывая. Так уже случилось с Марленом, Шатровой, Зосей, теперь – с Мариной. Хватит. Он слишком размяк от избытка не испытанных до сих пор участливых человеческих отношений и расслабляющего сентиментального слюнтяйства. Здесь он – один, все остальные – враги, а кругом – опасности. Он должен выстраивать обстоятельства и использовать их, а не следовать за ними. Он теряет самодисциплину и самоконтроль. Именно этого чувства не хватает русским, и именно поэтому не мог понять их поступки даже экспансивный Герман. Неужели и во Владимире побеждает русский дух авантюризма?