Стало мерзко, как когда-то в очереди пленных перед верзилой-штурмфюрером с ножом. Только теперь не один, а четверо, и с пистолетами. Особенно опасны те двое, что у дверей: в узком и длинном сквозном проходе не развернуться, не сманеврировать. Что делать? Владимир пожалел, что снова взял с собой, боясь ревизии Мариной своего мешка, все деньги, а их оставалось ещё более тридцати тысяч рублей. Если он не найдёт тайника, или тот кем-то обнаружен, а эти деньги придётся отдать, то жить будет не на что. В нём росло и росло чувство протеста против грубого насилия и безнаказанного произвола, против гадкого бессилия перед наглостью. Он не хотел отдавать деньги за просто так. Но что делать?
- Часики свои тоже отдашь, - гнусавила рядом в ухо опытная и свыкшаяся с насилием жертва, очень жаждущая, чтобы соседу тоже было плохо, ещё хуже.
Что? Что делать? Двое уже усаживались против них. Коренастый и толстомордый с маленькими свинячьими глазками тускло-серого цвета под выгоревшими жёлто-рыжими бровями был одет в заношенную тельняшку, бывшую, вероятно, его излюбленной вещью в гардеробе, распахнутый тёмно-синий мятый пиджак в синюю же полоску, тёмно-синие кавалерийские галифе и плотно обтягивающие толстенные выпуклые икры грязноватые сапоги 45-го размера. Он бросил Владимиру на колени мешок с шуршащей внутри бумагой и буркнул:
- Положь на стол.
Когда тот выполнил распоряжение, верзила медленно и значительно оглядел всех из-под надвинутой на глаза маленькой кепочки, сшитой из многочисленных клиньев, с пуговкой посередине и маленьким козырьком, спрятавшимся под клиньями. Кепочка не прикрывала мощный поросячий затылок, переходящий в такую же короткую шею, покрытую белёсо-рыжими волосиками. Бандит громко объявил свою волю испуганно скучившимся пассажирам:
- Бабки на стол, золотые и серебряные цацки – тож, барухи сымай сами, а не то я помогу, больно будет. Кто что заховал в трусах, вынай, не стесняйся, не жди, когда я залезу, щёкотно будет. Давай, шевелись, падла мешочная! – грозно заключил своё короткое вступление к грабежу поездной насильник и нехорошо засмеялся убогому юмору.
Оба грубияна были пьяны. Второго, плюгавого, с мелкими невыразительными чертами и чёрной чёлкой, выпущенной из-под такой же, как у подельника, кепочки, больше всего занимали его ярко начищенные, с белыми отворотами, мягкие хромовые сапоги, смятые гармошкой. Он упёр подошву в торец полки, на которой сидел Владимир, положил рядом пистолет, вытащил из внутреннего кармана пиджака длинный кусок красного бархата и, хмурясь от дыма зажатой в углу рта беломорины и удовольствия, стал любовно надраивать и без того сверкающее голенище, будто подлое дело, которое они вершили, его совсем не касалось.
- О, яка гарна красуля ховается в углу от нас, - по-волчьи грубо заворковал вдруг дурным голосом мордоворот. – Тильки бебики зыркают впотьме. – Он потянулся всем туловищем и короткой шеей, чтобы лучше рассмотреть. – У, яка гарненька, изебровая биксушка! Што это ты там ховаешь посередь титек? Што там блиснуло як твои буркалы? А ну, покажь, ридненька, - толстомордый поднялся и полез в угол к девчонке, наступая на ноги сгрудившимся на лавке в едином страхе пассажирам, сразу отклонившимся от выбранной грабителями жертвы и чуть не столкнувшим Владимира на торчащий в проходе сапог плюгавого.
«Сейчас или никогда», - решил Владимир. Бандюги, одурманенные алкоголем и бессловесной покорностью мешочников, потеряли бдительность, и этим надо воспользоваться. Он внимательно посмотрел на Александра, встретил его вопрошающий взгляд, чуть-чуть отклонил голову в сторону раба собственной обуви, дождался согласного опускания глаз попутчика и, не медля и не раздумывая больше, ухватил лелеемый сапог двумя руками и, поднимаясь, резко рванул вверх так, что тот, кому он принадлежал и кому вроде бы и дела не было до происходящего здесь, действительно оказался не у дел. Съехав задницей с сиденья, он, не успев приземлиться на пол, был поднят в воздух вверх ногами, крепко стукнувшись по пути головой о край полки. Сашка как кошка прыгнул на пистолет, схватил его, отпрянул назад и саданул рукоятью брошенного Владимиром плюгавого по виску, чтобы тому наверняка стало всё равно. Владимир видел это уже боковым зрением, потому что изготовился к реакции любителя пошарить у девчат за вырезом блузки. Тому тоже крупно не повезло. Чтобы добраться до девушки, ему пришлось опереться правой рукой с пистолетом о столик, а голову просунуть далеко под верхнюю полку. В таком неустойчивом положении он и услышал подозрительный грохот сзади, но, чтобы увидеть причину, верзиле надо было, всё так же, опираясь на руку с пистолетом, вытянуть голову из-под полки и принять более-менее вертикальное положение. Владимир не позволил ему сделать это последнее движение. Но сначала он прокричал Сашке:
- Стреляй по тем вдоль вагона, пока патроны не кончатся!
И как только под аккомпанемент выстрелов толстая шея опекаемого показалась в проходе, рубанул в её основание ребром ладони. Он хорошо знал этот удар, хотя применил его по-настоящему впервые, и сам поразился результату: бандит закатил глаза, хрюкнул и медленно повалился на сидящих, выворачиваясь на спину. Те дружно стали отталкивать падающее тело на Владимира, а он перехватил увядшую руку с пистолетом, с трудом отнял его и, повернувшись к Александру, возбуждённо крикнул:
- Что?
- Удрали оба, - ответил тот, тяжело дыша, - вроде бы задел одного в том конце.
Сильно пахло порохом, и стояла такая тишина, будто в вагоне не было ни души, только слышался грохот рельсовых стыков и скрип вагона. Казалось, что прошла вечность, так много вместилось в ту пару минут, что они затратили на освобождение.
- Уходим, - решительно скомандовал Владимир. Оставаться нельзя было в любом случае. Когда двое придут в себя, а другие двое с пистолетами вернутся им на помощь, то не избежать кровавой стычки с неясным исходом. А если помощь к первым двум не придёт, и они, повязанные осмелевшими пассажирами, дождутся милиции, то тем более надо бежать, чтобы не засветиться и не оставить бумажного следа в документах допроса местной охранки. К тому же, вся процедура займёт массу времени, и плановая поездка будет сорвана. Скорее всего, им вообще не дадут никуда уехать, а заберут с собой для тщательного допроса и оформления задержания бандитов. Нет, это тоже не подходит, надо пожертвовать лаврами пинкертонов и уходить.
- Они в вагоне? – спросил на всякий случай у Александра.
- Нет, - заверил тот, - убежали в тамбур, смотри – двери болтаются.
«Александра надо тоже брать с собой», - решил Владимир. – «Он хорошо меня запомнил. Не дай бог, начнут настырно искать, насторожатся, что герой убежал, поможет из хороших побуждений, сам не понимая, что вредит. Всех бы из купе забрать, да остаётся только надеяться, что со страху не очень запомнили».
Он поднял упавшую кепку мордоворота, надвинул, как тот, себе на брови, хотел попросить Сашку, чтобы прикрыл, но, не зная этого слова по-русски, сказал то, что вспомнил ближе по смыслу:
- Посторожи, - чем несказанно удивил того, не сразу понявшего смысл просьбы, а сам, выставив руку с нацеленным пистолетом, пошёл быстрым шагом в сторону тамбура, куда, по словам Александра, скрылся раненый бандит. Мимо мелькали застывшие серые лица, тесно, в испуге смотрящие вслед, словно прижавшиеся друг к другу головы птенцов в гнёздах. Подойдя как можно тише к двери тамбура, Владимир быстро выставил туда на уровне лица кепку, но выстрела не последовало. Нещадно хлопала открытая и разболтавшаяся от ветхости дверь в переход между вагонами, на полу блестели застывающие алые пятна крови, смазанные сапогами, следы которых вели в переход. Владимир быстро перебежал по нему под оглушающий перестук колёс в соседний тамбур и сразу же увидел в углу у выходной двери скрюченную фигуру сутулого небритого типа, который в их вагоне стоял в двери против него. Тот сидел с опущенной на грудь головой и с откинутой в сторону рукой, из которой выпал новенький «ТТ». «Или здорово ранен, или откинул копыта», - решил Владимир, вернулся в свой тамбур и оттуда позвал Александра, караулившего другой выход из вагона. Когда тот пришёл, поминутно оглядываясь и не забыв захватить их мешки, Владимир без пояснений предложил: