- Да, - прокомментировал Серёга, - пострадал крепко.
- Ещё-то наведывался потом к ей, - поинтересовался Витёк, никак не согласный, чтобы байка кончилась ничем.
- Было дело, - отвечал Иван Иванович, - да всё так же в напраслину.
- А ты вдругорядь меня возьми, - посоветовал Витёк, - я постою взадях заместо козла, может, получится? Можа, и мне за догляд разок ткнуть обломится.
- С другой стороны, - согласился Иваныч, и все четверо, включая Владимира, радостно заржали, а Витёк необидчиво утирал грязным рукавом гимнастёрки обильно выступившие слёзы.
- Всё, - подытожил русый, - кончаем трёп, пора Володьку обслужить, моя очередь. – Он поднял кружку, приглашая других сделать то же. – На посошок примем самую сладкую и вздрогнем.
Все выпили, и Владимир, уже не помышляя о сопротивлении, тоже.
- Пошли, Володя, - пригласил, вставая, русый, - выберем тебе чемоданишко справный, у меня других нет, сам убедишься.
Владимир встал тоже и, качнувшись на сторону, с трудом последовал за продавцом к крайнему штабелю сине-выкрашенных чемоданов.
- Бери, какой хошь, - предложил Иван Иванович, - не ошибёшься. Я с тебя дорого не возьму: ты – свойский.
Владимир выбрал самый большой, открыл его и, медленно и старательно подбирая слова, чуть не сбиваясь на родной и простой немецкий язык, объяснил, что хочет иметь второе дно и, тем самым, потайное место, а то его уже дважды грабили, и больше этого не хочется. Мастер посмотрел на него внимательно, но никак не выразил своего отношения к желанию покупателя, а только сказал, что подумает, как лучше сделать, и предложил внутреннюю обивку из дерматина, под которой уж точно второе дно не углядеть. На том и порешили, сговорившись, не торгуясь, о цене, которую Владимир не осмелился поднять, хотя и очень хотелось, и о том, что чемодан будет готов через день утром.
- С меня бутылка за идею, - сказал напоследок русый, и Владимира передёрнуло от ударившего в нос сивушного запаха будущей водки. Попрощавшись со всеми за руку, он вклинился, шатаясь, в неугомонную базарную толпу, пробираясь на выход и к дому.
- 11 –
Дорогу до дома он не запомнил. Остались только смутные воспоминания о шарахающихся в сторону безликих прохожих. Но такие как он, в военной форме, пьяные с утра, были уже не в диковинку, и никто не помешал добраться до дома. И хотя Владимир был уверен, что никаких команд ногам не давал, они сами привели его к знакомой калитке.
Здесь его развезло окончательно. Неведомо, как он очутился в их комнате и с маху плюхнулся на кровать, больно ударившись спиной и головой о стену. Словно из воздуха вырисовалась в оставшейся распахнутой двери Марина.
- Вот он, явился – не запылился, - услышал Владимир её грудной и даже родной сейчас голос. – Я уж думала, что ты не придёшь. Проснулась – мешка нет, хозяина – тоже. Жду, жду, день маюсь. Ночевать не пришёл. Всё, решила, смылся. Где был-то соколик?
Она подошла ближе.
- Э, да ты косой в стельку. Ладно, проспишься – разберёмся.
Пододвинув табуретку, она ловко, упираясь ногами в край кровати, стянула с него сапоги. Потом подхватила под потные мышки…
- Фу, несёт как из бочки, того и гляди, сама забалдею. Давай ложись, гуляка. -
… и рывком уложила на подушку, закинув его ноги на кровать.
Владимиру были приятны её ухаживания, и он не сопротивлялся, блаженно улыбаясь и не открывая глаз. Всё-таки замечательно, что у него есть такая замечательная женщина: никаких слёз и упрёков, чего он боялся. И ей, очевидно, были не в диковинку пьяные мужики, знала, как управляться, уверена была, что теперешние услуги воздадутся сторицей, когда протрезвеет и сам, и совесть, можно и подождать, настраиваясь к победному разговору. Она, конечно, понимала шаткость их союза и готова была к компромиссам ради того, чтобы не потерять совсем мужской спины, на которую можно – она это хорошо, по-женски, чувствовала – надёжно опереться, но и не обольщалась, что союз будет долгим, потому что парень, несмотря на все её старания, держался настороже, отстранённо, скрытно. Вот и ночевать не пришёл.
Будто услышав, Владимир приподнялся, ухватив её за руку, и повинился:
- Прости, не хотелось тебя будить, когда уходил. Думал, что не задержусь, а получилось по-другому.
- Что случилось-то? – тут же спросила она, не сдержав любопытства и уже понимая, что союз их пока нерушим.
- Вот, - Владимир вытащил из одного нагрудного кармана рассыпавшиеся по кровати деньги. Там осталось ещё, по его расчётам, порядка трёх тысяч рублей. – Заработал, - и стал плести экспромтом легенду, которая на удивление и, наверное, благодаря винным дрожжам внезапно созрела в замутнённой голове, и выглядела вполне правдоподобной. – Встретил вчера утром такого же, как я, разговорились. Он шёл на работу, на железнодорожные склады, меня пригласил, говорит, хорошо платят на разгрузке продуктовых вагонов. Я и пошёл – деньги-то нужны, правда?
Она в этом не сомневалась.
- Попался срочный груз, - кое-как выдумывал не привыкший ко лжи Владимир, - пришлось работать день и ночь. А сегодня утром, как полагается, обмыли, - он уже с удовольствием, как знаток процесса, произнёс запомнившееся новое русское слово. – Не спал, не ел, хочу того и другого. А ещё больше – поцеловать тебя, - и, пьяно качнувшись, потянулся к ней, радуясь складному вранью.
- Отстань, противный, - отстранилась довольная Марина, веря ему, поскольку так удобнее и потому, что видела кучу денег.
- Возьми все, - разрешил щедрый грузчик. – Я немного посплю, а ты купи поесть, что хочется, не жалей их, ещё будут. Хорошо?
- Ладно, дрыхни, - согласилась подруга, смилостивившаяся и простившая пьянчугу за непредвиденное ночное отсутствие. Она забрала деньги, помогла Владимиру раздеться, уложила под одеяло, подоткнув со всех сторон, чмокнула в пахнущие губы и холодную щёку и ушла, соображая, на что потратить неожиданно свалившуюся кучу денег и сколько из этой кучи заначить.
Вечером по случаю свалившихся с неба денег женщины решили устроить превеликий жор, естественно, с выпивкой. Не только деньги были тому причиной, но и главным образом возвращение блудного любовника. Больше всех радовался не избалованный домашними праздниками муж тёти Маши, готовно и бестолково суетящийся под незлобивые окрики слаженно действующих устроительниц у их подолов и зарабатывающий тем самым достойное место за столом. Сквозь пьяный сон и болезненную дремоту Владимир слышал постоянное шарканье ног, стук дверей, паденье дров, звяканье посуды и возбуждённые переговоры троицы, дружно занятой приготовлением всего того, что предстояло съесть. Женщины, старая и молодая, окончательно спелись, и в их перемолвках слышались взаимопонятливость и – согласие. И даже мужику доставались не только сердитые окрики, но и прощающие насмешливые понукания и укоризны, без которых нельзя держать мужа в доме. Когда шум надоедал, взламывая трещавшую голову, Владимир непроизвольно стонал, и над ним тотчас же склонялась Марина и поила, как самого дорогого больного, каким-то холодным целебным взваром, от которого и от её прохладных рук, трогающих лоб, становилось легче. Он снова припадал щекой к горячей подушке, ворочался, то засыпая, то качаясь между сном и явью и не находя удобного положения для освинцованной головы. В конце концов, пересилив слабость, поднялся и, не одеваясь, пошатываясь, выбрался во двор к колодцу и уселся там, на лавочку рядом с ведром. Прохладный порывистый вечерний ветерок действовал лучше всякого взвара. Голова стала медленно проясняться, и он зарёкся впредь пить по-русски, на опыте познав свой предел – одна поллитровка. И, вспоминая о ней, вздрагивал, тошнота подступала к горлу, вызывая потливость верхней части груди, шеи, лица.
Подошёл муж тёти Маши, не нашедший себе применения и не имеющий сил ждать без движения, предложил:
- Давай солью – полегчает.
Владимир с готовностью встал враскорячку, низко наклонив отупевшую голову, и непроизвольно ахнул, задохнувшись от неожиданности, когда болящее тело и голову ошпарило ледяной водой из колодца. И сразу же попросил: