Увидев издали нужное здание, Владимир не стал переходить к нему, а неторопливо приближался по противоположной стороне, внимательно вглядываясь в начавшееся извержение из массивных отлакированных дубовых дверей редких штатских, даже женщин, и почти сплошь похожих друг на друга молодых и моложавых военных с блестящими офицерскими погонами и малиновыми тульями новеньких фуражек. Дойдя до вида портала анфас, он приостановился у оказавшейся здесь кстати газетной витрины и исподтишка продолжал наблюдать за выходом. Он уже верил в удачу, и она в очередной раз не отвернулась. Широко, толчком распахнутая дверь выпустила, наконец, того, кто ему был нужен, ради кого затеяна была неудавшаяся семейная прогулка. На тротуар спустился с крыльца, улыбаясь, со сбитой на затылок фуражкой, до тошноты знакомый лейтенант-смершевец. Рядом с ним, тоже улыбаясь и чуть прихрамывая, предупредительно отступая и угодливо догоняя старшего по званию, шёл… - Владимир не верил своим глазам: «Этого не может быть, не должно быть» - … рядом с пьянчугой, вором, нахалом и убийцей, ещё недавно открыто издевавшимся над ними в Сосняках, семенил, заглядывая сбоку и снизу в глаза, не кто иной, как Марлен. Да, он, собственной перекошенной тщедушной чернявой персоной, по-прежнему одетый в офицерскую форму с погонами младшего лейтенанта. Только появившиеся малиновые отметины в петлицах и на фуражке в его руках не оставляли сомнения о переходе в стан врага. Вот это метаморфоза! Вот, значит, куда затолкал нахрапистый боров-военком бесхарактерного парня, надеясь, наверное, заиметь своего человека в вышвырнувшем его элитном учреждении.
Оба НКВД-шника тем временем, весело переговариваясь, подошли к краю тротуара и, остановились, чему-то громко, неприкрыто, заржав – один и заблеяв – другой. Потом, утерев слёзы, младший лихо двумя руками надел фуражку, молодцевато, играючись от избытка чувств, отдал честь, чётко повернулся кругом и уже начал было, как полагается, торжественное движение с левой ноги, как неожиданно получил ощутимый поджопник сапогом старшего так, что слегка выгнулся станом вперёд, но очевидно, решив принять его за дружеский жест на виду у многих, не оглянувшись, только покраснев от смущения и стыда – Владимир отчётливо видел его личико, пошедшее красными пятнами – пошёл прямиком обратно в двери.
А неисправимый издевательщик ступил на мостовую и стал пересекать её прямо по направлению к Владимиру, нисколько не заботясь об автомобильном движении, хотя и не интенсивном, но и не редком, не подумав даже воспользоваться пешеходным переходом всего-то в 200-х метрах от крыльца белоколонного гадюшника. Он шёл уверенно и, наверное, не в первый раз, как и другие, для кого правила в этом городе, в этой стране не писаны. Даже остановился посередине и неторопливо закурил, не обращая внимания на объезжавшие, сбавив ход, машины, шофера которых, очевидно, знали неписаные правила и не хотели связываться с малиновой братией. Чтобы не быть узнанным, Владимиру пришлось отвернуться и почти уткнуться в газетную витрину, сосредоточенно вычитывая что-то, не воспринимаемое насторожённым мозгом. Он будто ждал, когда тот подойдёт, хлопнет по плечу, скажет: «Пошли», и оба они вернутся в белоколонный дворец с чёрным нутром. По спине заранее поползла холодная липкая струйка, а в голове забухало молотом, стягивая виски.
Но ничего такого, слава богу, не произошло. Смершевец перешёл на его тротуар и стал удаляться к захламлённому пустырю, который в будущем, вероятно, превратится в исполинскую площадь, окружённую теперь недостроенными помпезными домами всё с такими же, полюбившимися местным бонзам, колоннами, полуколоннами и лепкой под колонны. Отпустив мерзавца на пару сотен метров, Владимир пошёл за ним, надвинув свою, видавшую виды, офицерскую фуражку на глаза и жалея, что не успел сменить одежду на гражданскую, менее приметную. К счастью, идти пришлось недолго. За пустырём, на спуске к реке, смершевец поднялся на пригорок и скрылся в одном из двухэтажных оштукатуренных и побелённых зданий.
Диспозиция была ясна. Можно приглашать второе, главное, действующее лицо – Горбову. И как можно скорее, лучше - уже завтра, иначе крайний из череды погубителей её семьи, которому она очень хочет посмотреть в глаза, может исчезнуть в какой-нибудь срочной командировке. Жизнь у карателей, как убедились они с Марленом, переметнувшимся к сильным, а значит, по его понятиям, к благополучным, не стала спокойнее.
- 14 –
Он так и сделал. Следующим утром, привычно обманув Марину, что опять уходит на мифические заработки на станцию, поскольку деньги кончились, и, получив в напутствие жалеющее: «Не надрывайся там, чёрт с ними, с деньгами, проживём как-нибудь, я тоже пойду работать», пошёл к Любови Александровне.
Как и ожидал, он не принёс радости своим удачным поиском. Лицо её окаменело, глаза, которые всегда были широко открыты миру, теперь вдруг сузились, направив взгляд куда-то мимо, потемнели, резко обозначив тонкие лучики морщинок у краёв. Она сразу же, ничем не выражая нетерпения, как будто встреча для неё была суровой необходимостью, спросила:
- Когда пойдём? – и, узнав, что вечером, постояла молча, расслабляясь, отпуская натянутые нервы, пригласила на чай.
Владимир, как и в день приезда, снова отказался, инстинктивно, не зная почему, отстраняясь от неё, сославшись на запланированную встречу с чемоданщиком.
- У нас тоже есть, что сообщить вам, - сухо произнесла Горбова, глядя ему прямо в глаза, и по их сосредоточенному выражению он догадался, что ничего хорошего не услышит, но на всякий случай спросил:
- Хорошее или плохое?
- Боюсь, что второе, - подтвердила догадку Любовь Александровна и, чтобы смягчить свои нерадостные вести, всё же настояла:
- Вам всё равно возвращаться с базара мимо, так что – заходите, попьём всё же чайку и сообща обсудим, что можно ещё сделать. Хорошо? Мы вас долго не задержим, - успокоила напоследок, чувствуя его колебания.
Выудив из пшена одну пачку денег, Владимир в смятении ушёл на базар, перебирая по дороге всевозможные варианты несчастных случаев с Шатровыми. Все или кто-то погибли при бомбёжке, погиб генерал, умерли все или кто-то от эпидемии, получили тяжёлые ранения и, наконец – слабо теплящаяся мыслишка – они все остались там надолго, может – навсегда. Действительность оказалась намного хуже и безысходнее. Он даже не мог подумать о такой, не был готов к ней.
И не сразу узнал, даже за ненужным ему чаем в уютной тесной кухоньке за столом, покрытом серой полотняной скатертью с крупными шитыми петухами по низу. Сначала, когда они молча, храня до поры до времени свои тайны, отдали дань вкусному настоящему напитку, налитому из небольшого, матово блестящего, медного самовара, гордо занявшего центр стола, Горбова, то ли оттягивая нерадостные для Владимира вести, то ли решив разделаться сначала со своей проблемой, чтобы уж потом полностью сосредоточиться на главном, попросила:
- Володя, опишите мне негодяя, чтобы я не ошиблась при встрече.
Он, хмурясь от придавливающей неизвестности, скупо и нарочито чёрно-выпукло охарактеризовал смершевца:
- Лейтенант, крупный, неподвижные серые покойные глаза, бледные тонкие змеистые губы, злодейские чёрные брови, крупные жёлтые зубы, не улыбается, наверное, разучился. Вот и всё.
- Более, чем достаточно, - поблагодарила Любовь Александровна, запоминая приметы. – Вы дали очень яркий портрет: ни с кем не спутаешь.
«Ну, теперь-то давай рассказывай», - мысленно поторопил её Владимир, – «хватит тянуть». И она послушалась.
- Шатровы арестованы.
Он не сразу и понял, что она сказала. Да и как представить себе, чтобы генерала, боевого генерала, одного из командиров военного округа, вдруг арестовали. Правда, Шатрова говорила о назойливых гонениях на мужа со стороны политотдела по настойчивым жалобам, как он понял, официальной жены, но этого мало для ареста. И об увеличивающемся интересе к деятельности генерала со стороны НКВД, но это же обычный контроль за состоянием умов людей, которым доверена власть. О спешном вызове в Минск, но мало ли зачем она ему понадобилась, не для ареста же. Владимир тогда, ослеплённый и убаюканный её обаянием, не придал словам серьёзного значения и напрасно. Всё равно, арест генерала не укладывался ни в какие рамки. Он твёрдо знал, что генералов не сажают как обычных граждан в кутузку. За любые прегрешения, как бы велики они ни были, их отправляют в отставку. Если, конечно, как было с группой Штауфенберга, генералы не посягают на жизнь вождя. Неужели Шатров оказался в заговоре против Сталина? Но причём здесь Ольга Сергеевна? И дети? Где они? Где Витя? Вот тебе и надёжная генеральская семья! Вот и пристроил сына на время! Кто теперь скажет, на какое время? На одну ночь он отпустил Виктора от себя, а насколько потерял? Что делать?