На выходе горячо поблагодарил деда Водяного за пригодившиеся советы и дал ему целых 100 рублей чаевых. Тот принял, поняв назначение денег буквально, обещал этот чай купить, заварить по собственному рецепту и напоить хорошего человека, когда тот придёт на работу.
- 7 –
От удачи и поднявшегося настроения очень захотелось есть или, хотя бы, промочить чем-нибудь тонизирующим горло, но ни одного ресторана или пивной не попадалось, будто их вообще в городе не было. Не выдержав, Владимир спросил, наконец, у молодой женщины с авоськой, в которой она несла картошку, лук, морковь и ещё что-то, завёрнутое в промасленную газету, где можно пообедать. Та остановилась, с облегчением опустив авоську у ног, улыбнулась молодому симпатичному офицеру.
- Пойдём, накормлю, - предложила просто.
Владимир, конечно, не воспринял её приглашения всерьёз – дома такое исключено – и потому ответил:
- С удовольствием.
- Отрабатывать будешь, - пригрозила кормилица.
Двоякий смысл простого ответа смутил: кто их знает, этих русских, особенно женщин, может, и не шутит, потому с ответом слегка замешкался:
- Согласен, но….
Женщина засмеялась удовлетворённо, добившись смущения парня, и, не дослушав, подняла сумку.
- Испугался? – Объяснила дорогу: - За угол зайди – через улицу будет столовая. Жалко, что не по пути, хоть бы помог. А кормить у меня есть кого.
Владимир, глядя на её согнутую спину и опущенную голову, не поверил. Может, догнать? И разом решить вызревающую проблему с жильём и Мариной? Но он даже и попытки не сделал, зная, что не сможет сразу, сегодня, уйти из дома Ксении Аркадьевны и обидеть её этим ещё больше, больнее, чем никчемной связью с Мариной. Чем чаще он сталкивался с русскими женщинами, тем больше они ему нравились: в них совсем не было отталкивающей деловитости и самомнения немецких женщин. Они были открыты, доброжелательны и доверчивы, в каждой из них, даже в самой молоденькой, больше ощущалась мать или сестра, чем временный партнёр, подруга или спутница жизни. Немецкая женщина требует поклонения, русская – доброты и любви. К первой немыслимо обратиться с горем или неудачей, сразу можно потерять уважение да и её в целом, ко второй – так и тянет поделиться печалью, сокровенным, повиниться или просто поплакаться. Так думал он, обуреваемый от успеха сентиментальностью и симпатией к другой половине славянского рода.
Столовую – так, очевидно, назывались здесь дешёвые рестораны – он нашёл больше по запаху, чем по вывеске, которая была совсем незаметной: название без всякой рекламы. Зато из открытых дверей, завешанных захватанными посередине серыми сатиновыми занавесями, несло таким букетом кислых запахов еды, что Владимир почувствовал их задолго до того, как прочитал вывеску.
Внутри прямоугольного низкого зала поражало обилие мух самых различных размеров и расцветок, особенно зелёных и блестящих. Они были повсюду и встретили Владимира нетерпеливым жужжанием, торопя к совместной трапезе. Не помогали и длинные клейкие полосы бумаги, прикрепленные к шпагату над столами и вдоль проходов. Мух на лентах было так много, что другим уже некуда было прилепиться, и они густо облепляли пыльные закрытые окна и обеденные столы, срываясь роями на свежие запахи. Два ряда деревянных столов были накрыты когда-то белыми, а теперь серыми в пищевых пятнах скатертями, неоднократно перевёрнутыми и кое-где порванными внизу и заляпанными там же грязными пальцами посетителей, использующих края скатертей в качестве салфеток.
Владимир нерешительно огляделся, отмахиваясь от мух, хотел уйти, но пересилил возникшую брезгливость, не надеясь, что где-то будет лучше, уговаривая себя, что надо привыкать, не умирать же с голоду, и сел за ближайший к выходу стол. Немногочисленные посетители сидели в душной глубине зала. Из дальнего угла, не торопясь, не подошла, а подплыла толстуха в лёгком платье с открытыми по локоть пухлыми руками и с коротко остриженными и мелко завитыми светлыми волосами под белой косынкой, повязанной со лба на затылок. В центре коротенького передничка, украшенного понизу узорчатыми кружевами, на выпуклом животе отчётливо красовалось тёмно-коричневое пятно какого-то соуса. Подобной ей не встретишь даже в портовой пивной. Она, не спрашивая, принесла и поставила на стол мелкую тарелку со щербинками по краям с тремя кусочками чёрного хлеба.
- Хлеба больше не дам. Борщ, суп картофельный, котлета, блины, салат. Что будете есть?
Устное убогое меню не оставляло времени на раздумья.
- Борщ, котлеты и чай, если можно.
- Водки сколько?
До Владимира не сразу дошла суть вопроса и настойчивого предложения. Он и не думал о водке. Тем более в такую духоту да ещё днём, но, видно, здесь так принято, надо привыкать к чужим обычаям, чтобы не выделяться.
- А пива нет?
- Нет. И не бывает. Так сколько? Я жду.
- Ну… рюмку.
- Какую рюмку? – возмутилась официантка. – У нас нет рюмок. Гражданин, не задерживайте.
- Ну… половину стакана.
- Так бы и сказали сразу: 100 граммов.
Стала понятна местная порционность русского зелья. Толстуха уплыла в открытую дверь кухни, из которой несло таким жаром и вонью перегорелого лука, что хорошо чувствовалось даже здесь, у выхода.
- Позвольте кусочек хлебца? – донеслось из-за плеча, и, не ожидая разрешения, к хлебу протянулась костлявая грязноватая ладонь с более-менее отмытыми кончиками пальцев, вытянувшаяся как телескопическая стрела крана из мятого короткого рукава хлопчатобумажного пиджака, потерявшего и цвет, и покрой, и вид, и даже пуговицы. – Не хватило доесть борщок.
У нахала лица не было: все детали мелкие и бесцветные, не на чем глазу зацепиться. Разве только за чёрную жёсткую недельную щетину. Прихватив хлеб двумя пальцами, он, не глядя на Владимира, ушёл к соседнему столу, где стояла тарелка с какой-то едой.
Пришла официантка, принесла заказ.
- 15 рублей 50 копеек, - назвала стоимость и осталась стоять.
Владимир не сразу сообразил, чего она хочет.
- Мне заплатить?
- Не даром же.
Он выложил деньги, получил сдачу, не решившись дать на чай, обеспокоенный тем, что деньги здесь почему-то берут сразу, а не после услуги, отдают в руки, а не оставляют при уходе на столе. Надо ко всему привыкать. Любой оказавшийся рядом контрразведчик давно бы уже вычислил его. Бытовое внедрение оказывалось самым трудным в задании.
Пододвинул и попробовал борщ. Кислятина! Вместо мяса – шматок жёлтого сала да ещё и со шкуркой, хорошо хоть без щетины. Отодвинул тарелку.
- Вам не нравится? Позвольте мне? – тот же сипловатый тенорок, и та же рука забрала борщ, окуная в него большой палец, и унесла к себе на стол. Таким же образом были унесены половина недоеденной котлеты, пересыщенной кислым хлебом, и часть водянистого бледно-голубого, плохо размятого, картофельного пюре. Чай, если так можно назвать кипяток бледно-коричневого цвета с горьковато-сладким привкусом сахарина, Владимир осилил с остатками хлеба сам. Повернулся к низко склонённой над едой худой спине незваного сотрапезника: