- Третий, а ночь только начинается. Что с этим? – старшина кивнул в сторону преступника.
- Оформим, как положено, сдадим в прокуратуру. А ты как думал?
- Мне думать не надо: ты – начальник.
- Так и не спрашивай.
- Я и не спрашиваю. Чего спрашивать-то? И так ясно: убийство, раскрытое по горячим следам: начальнику отделения – медаль, тебе – пол-оклада…
- И ты не останешься внакладе.
- …и мне благодарность отвалят.
- Не юродствуй: человека убили, кто-то должен быть в ответе, куда труп-то пришить?
- Да понимаю я, а всё ж несправедливо получается.
Владимир прислушивался к разговору, удивляясь простецким, не должностным взаимоотношениям милиционеров, имеющих значительную разницу в чинах и, очевидно, давно и хорошо знающих друг друга, и начинал понимать, что не доставляет удовлетворения своим добровольным присутствием ни тому, ни другому. Только начальник более сдержан, а подчинённый почти не скрывает эмоций.
- Никто и не убивал того, сам оступился в канавку, помнишь её?
- Где ты там увидел канавку?
- Увидел, и ты видел, если хорошенько напрягёшь память. Оступился, не удержался на ногах и завалился головой на камень. Отклонился бы чуток – жив остался. Разве можно человека убить кулаком?
Начальник стрельнул знающим взглядом на сосредоточенно молчащего Владимира, не пропускающего ни одного оправдательного слова симпатичного старшины, но не возразил.
- И не человек он, а мразь, от которой у тебя язва и дети без отца маются.
Старший лейтенант поморщился, вспомнив постоянно ноющую болячку, и сердито буркнул:
- С чего это ты ополчился?
Стоявший до сих пор старшина подсел к связанной то ли убийством, то ли несчастным случаем паре, достал дешёвенькие папиросы и закурил, жадно заглатывая вонючий дым.
- Узнал я его, - сказал он и замолчал, нервно мусоля папиросу.
- Ну! – нетерпеливо подстегнул начальник. – Не тяни.
- Помнишь наколку на груди: ящер, разрывающий пасть льву?
- Ванька Каин?
- Он. Мне ещё там, у дома, рожа показалась знакомой.
- А я не узнал.
- Немудрено, - загасил старшина окурок, плотно вжав его пожелтевшими крупными пальцами в наполовину заполненную банку из-под консервов. – Разве разглядишь толком в свете фонарика? А он, урка дешёвая, усы отпустил, патлы свои роскошные срезал, фиксу золотую снял, заморщинился как дед, совсем другим стал. Времени немало прошло.
- Пять лет.
- Война, - старшина тяжело вздохнул и опять задымил. – Я тоже узнал только тогда, когда помогал Федосеичу раздевать в морге да наколку увидел. Он, бодяга.
- Попался всё же, - удовлетворённо произнёс старший лейтенант. – Раньше с пистолетом-то не баловался.
- Раньше и время было другое, и он был другой, - рассудительно объяснил старшина метаморфозу вора. – Помнишь, как ни спеленаем, всё белагонит, что в последний раз косит, если простим – завяжет и корешей сдаст. А выйдет – опять за старое: нутро-то гнилое. Приспичило, вот и взялся за оружие. Все они проходят свой крестный путь от фраера до мокрушника. Запросы-то растут, диалектику в кружке, небось, изучаешь – знаешь.
Казалось, они совсем забыли о Владимире.
- Ловко он тогда стебанул в подворотню. Навстречу две барухи с детскими колясочками, он – шнырь между ними, они – в испуг и съехались вместе, ни догнать гада, ни выстрелить.
- Ловко, - согласился помощник. – Тебе за его ловкость треугольник срезали, помнишь?
Старший лейтенант не ответил, переживая давний промах.
- Выходит, парень-то, - старшина опять кивнул на Владимира, - исправил ту нашу промашку.
- Следователь разберётся, - не сдавался начальник.
- Разберётся, - не возражал помощник, - только не один день пройдёт, а может, и не одна неделя – какой попадётся.
- Ну, чего ты, старый хрыч, на ночь ноешь? – разозлился старший лейтенант и на себя, и на помощника. – На пенсию тебе пора.
- Пора, - не возразил во всём поддерживающий начальника старшина. – Тебе – тоже, а то у тебя сердце инструкциями заросло. – Не дождавшись реакции занятого какими-то переписываниями старшего лейтенанта, добавил, осторожно вытащив заскорузлыми толстыми пальцами третью тонкую папиросу из смятой пачки. – Если бы каждый так: вместо того, чтобы пищать: «Милиция!», хряснул бы без блажи по бандитской морде, нам бы и работы не было, тогда бы и на пенсию можно.
- Только и мечтаешь, - недовольно фыркнул начальник.
- А что ещё остаётся?
Незлобивые милицейские пререкания в полном отсутствии присутствующего преступника прервал громкий разговор в коридоре, закончившийся призывным криком часового:
- Кузьмич! А, Кузьмич!
- Кого черти несут? – недовольно оторвался от любимых бумаг старший оперуполномоченный, вышел из-за стола, приоткрыл дверь и громко спросил:
- Ну, что там?
- К тебе лейтенант из СМЕРШа рвётся, пустить?
- Пустить, - разрешил, помедлив, дежурный и, не встречая незваного посетителя, ушёл к себе за стол, бросив мимоходом Владимиру: - Пересядь в угол у окна. И ты, - уже старшине, - отсядь от моего стола.
Едва все заняли предназначенную диспозицию, как дверь с шумом распахнулась, и на пороге появился… Марлен.
- Здравия желаю, - бодро приветствовал он хозяев, неопределённо махнув рукой у фуражки, отыскал глазами старшего, подошёл и коротко, по-военному, представился:
- Лейтенант Колбун из спецкоманды Управления, - он вынул из кармана красное удостоверение, раскрыл и показал, не выпуская из пальцев, старшему милиционеру, а, окончив процедуру знакомства, так же коротко объяснил цель прихода: - У вас наш человек.
Милиционеры переглянулись, старший забарабанил пальцами по столешнице, что-то, очевидно, соображая, потом кивнул в сторону затаившегося в углу Владимира.
- Этот, что ли?
Марлен повернулся туда же и, не дрогнув ни одним мускулом серьёзного лица, подтвердил:
- Он. Здорово, Васильев.
- Здравствуй-те, - пробормотал, чуть запнувшись и не зная, как себя вести, задержанный «человек НКВД».
- Что он натворил? – строго спросил маленький неулыбчивый смершевец, давая понять всем своим видом и поведением, что главное для него – время и дело.
- Вот, читай, - подал старший лейтенант объяснение Владимира.
- Свидетели есть?
- Нет.
Прочитав короткую бумагу, новоиспечённый лейтенант контрразведки, который ещё утром был младшим – «Вот это карьера», - непроизвольно подумал Владимир – положил её на стол дежурному и уверенно заявил:
- Всё ясно: несчастный случай. Главное – бандит уничтожен, одним гадом меньше стало.
- Правильно, - одобрил заключения резвого лейтенанта из СМЕРШа старшина.
Тем более согласен был с ним и Владимир.
Все выжидающе замолчали, подкарауливая мысли друг друга. Наконец, старший по возрасту и опыту решился.
- Тебе нужен твой человек?
- Ну, - насторожился Марлен, стараясь не пропустить подвоха.
- А мне не нужно это дело.
Договаривающиеся стороны уставились друг на друга, переговариваясь одними глазами, как это умеют делать русские, когда слова не совсем соответствуют, а порой и совсем не соответствуют выражению глаз, более честных, чем язык, и каждый в молчаливой дуэли предпочитает уступить право первого словесного выстрела противнику, чтобы, узнав об оружии, поразить его наверняка. И пожилой, и молодой принадлежали одному народу, и им не требовалось много слов, чтобы понять заряды друг друга.
- Закурим, что ли? – предложил Марлен, доставая початую пачку «Беломора» и выгадывая время для размышлений над непонятным пока до конца предложением милицейского оперуполномоченного.
- И то, - охотно согласился старшина, приняв от гостя наполовину выщелкнутую из пачки папиросу.
- Не курю, - отказался начальник, жадными глазами глядя на роскошную бело-голубую пачку, - язва, едри её мать.
- И что мне с им, делом, делать? Мы же – смерть шпиёнам, а не жуликам, - пытался всё же отказаться от чужого и получить бесплатно своё недогадливый лейтенант из грозной, но не мозговой организации.