- Чё ищешь? – просипел прокуренно-пропитым голосом, не надеясь на выгодную спекуляцию с затёртым шоферюгой.
- Хлеб и тушёнку, - потребовал работяга на колёсах не дешёвенький по рыночным ценам харч.
Маленькие глазки насторожились, окурок переполз в другой угол рта.
- Буханка и кило-банка – 300, - назвал ханыга для начального торга полумесячную зарплату строителя или заводского рабочего.
Недооценённый шофёр, не торгуясь, согласно сказал:
- Давай.
Насторожённость в пуговичных глазах сменилась сначала испугом, а потом болью и сожалением, что бездарно ошибся в покупателе и продешевил.
- В придачу расскажешь, как выбраться на дорогу на Мосты и Слоним, - добавил шофёр. – Торопись, а то найду другого, - и ушёл к студебеккеру, не сомневаясь, что спекулянт придёт.
Единственную хорошо накатанную полевую дорогу на юго-восток он и сам бы нашёл, тем более что на въезде торчал покосившийся, написанный корявой рукой красной краской, указатель: «На Слоним!». Так что придача оказалась лишней. Дорога устойчиво петляла в широкой долине Немана вдоль железнодорожной одноколейки, но за всё время до Мостов Владимир не встретил ни одного поезда. Проехав с четверть часа, остановился на возвышенном берегу худосочного притока Немана. Пройдя немного вверх по его течению, нашёл стекающий в приток ручеёк, скрытый ярко-зелёной травой, попробовал воду – слегка отдавала болотиной, но пить, за неимением другой, можно. «Подхватить дизентерию, что ли, назло Вайнштейну?» Чуть прогретое утреннее солнце холодно и матово желтело за завесой поднимающегося туманного марева. Кругом было пустынно, голо и неуютно. Купа старых вязов низко склонилась к притоку, о чём-то сговариваясь с тёмной холодной водой, а больше – ни деревца.
Набрав во фляжку воды, Владимир постоял, оглядывая пустынные окрестности, такие же бескрайние, как и тревожные лесные, поёжился от туманной сырости и мизерности своего существования и потопал в обжитую, нагретую и уютную кабину. Кроме неё, у него не осталось надёжного жилья. Он прикончил бы банку, если бы сам себя не притормозил, с усмешкой попеняв, что никаких тысяч не хватит, если привыкнет к таким роскошным завтракам. А деньги нужны, они, собственно, уже не его, и он не вправе их транжирить.
Можно было двигать дальше. Он залил баки бензином из бочки, а радиатор – водой из притока. Друг не будет в претензии, что она слегка припахивает гнилью. Стоит ли торопиться? Финишный судья не торопит, терпеливо ждёт. Подложив под голову телогрейку, Владимир удобно вытянулся уставшей спиной на сиденьи и изнеможённо закрыл глаза. Недолгий раннеутренний отдых дал о себе знать, и он неожиданно заснул. И проспал-то недолго, всего какие-то полчаса, а полегчало, освежило, и сразу заторопился в дорогу, подстёгиваемый въевшейся немецкой привычкой делать порученное дело быстро и основательно.
Машину на мягкой земляной пыльной колее плавно раскачивало как на волнах, не было раздражающей тряски на мелких ямах насыпного шоссе, и мотор студебеккера ровно и удовлетворённо урчал, подгоняя водителя. От далеко и широко открытого горизонта, без сдавливающего леса, на душе стало привольно и даже радостно. Жизнь продолжается, и, может быть, тупик ему только кажется. Посеревшие и пожелтевшие осенние поля вокруг томились под кое-где неубранными свёклой и капустой, протянувшимися длинными полосами зелени разных оттенков, разделёнными подъездными межами. Кое-где на межах сохранились бедными чахлыми семейками, а то и бобылями, клёны, тополя и берёзы, оставленные, очевидно, для затенённого отдыха во время знойных полевых работ.
Освободившееся от тумана солнце тоже повеселело и гнало на землю яркие и жаркие лучи, прогревающие кабину так, что пришлось открыть окно и впустить освежающий ветерок. Даже увядшие травы оживлённо заблестели остатками росы, шлейф пыли за студебеккером распушился, а вода в речушках, которые почти сплошь приходилось преодолевать вброд, побежала быстрее. Нет, внезапно подумал он, ничего с чистого листа начать нельзя, и тем более жизнь. Всегда остаются не выбеленные пятна прошлого – одни потому, что слишком тёмные, другие потому, что жаль уничтожить.
Селение Мосты проскочил, не останавливаясь и не разглядывая, переехал реку по шаткому и скрипучему деревянному мосту, выстланному досками, шевелящимися как клавиши рояля, и дорога стала подниматься, петляя между рощами лиственных деревьев и каких-то высоких кустарников. Впереди за коротким крутым поворотом, в неглубокой распадинке показался полускрытый деревьями хуторок. Когда почти подъехал, из-за избы резво выехала и нахально встала поперёк дороги старенькая полуторка, из кабины вылез офицер с неразличимыми издали погонами, но ясно синеющий тульей фуражки, и застыл в ожидании студебеккера. «Вот», - подумалось, - «сейчас и узнаем, с какого листа предстоит жить дальше. Прорваться не удастся – изрешетят, не задумываясь». Он, слегка побледнев, плавно остановил машину, выключил мотор, достал паспорт, водительское удостоверение, путёвку и пропуск в погранзону и деланно неторопливо вылез из кабины. Подошёл к лейтенанту, одетому строго по форме, и молча подал документы, глядя мимо черноволосого сверстника, хлебнувшего воинского лиха, судя по орденской колодке с шестью разноцветными ленточками. Стали подходить и подчинённые, располагаясь сзади полукругом и поодаль. Вдруг в спину упёрлось что-то твёрдое, и хриплый простуженный голос приказал:
- Хенде хох!
Не прошло и пары секунд, как шутник, схваченный за руку и брошенный через плечо, оказался на земле, а смущённый Владимир подавал руку, помогая подняться донельзя сконфуженному пожилому коробейниковскому старшине.
- Ну и ловок, чертяка! – пробормотал тот, жалко улыбаясь и потирая ушибленное бедро. – Проучил старого дурня. Поделом! – Отряхнувшись, повернулся к лейтенанту, застывшему с рукой на кобуре. – Это Володя Васильев, проверен в бою, крестник ястребков и друг Паши Коробейникова. Отдай документы, не позорь нас.
Лейтенант убрал руку с кобуры, внимательно посмотрел на старшину, прилюдно нарушившего субординацию, помедлил, но документы отдал и, улыбнувшись с азартом, попросил по-мальчишески:
- А ну, покажи ещё разок, - и сам зашёл за спину Владимира, ткнул пальцем в спину и тоже, хоть и ожидал, мгновенно оказался на земле. – Здорово! – вскочил сам, без помощи, будто ничего не случилось, и он специально поддался для наглядности солдатам. – Давай ещё, только помедленнее.
На этот раз Владимир применил другой, более сложный и более неожиданный приём дзюдо с тем же результатом. Солдаты осторожно засмеялись, с уважением поглядывая на достойного крестника, и больше всех радовался его успеху забывший собственный позор старшина.
- Хватит, - решительно остановил он показательные выступления заезжего борца. – Дайте и отдохнуть рабочему человеку. Пойдём, Володя, я тебя свежим чайком напою, - дружески взял парня за плечи и повёл в дом, разгорячённого и обрадованного тем, что удалось размять тело, и тем, что не ударил лицом в грязь перед крёстными, а больше всего тем, что не арестован ими позорно. Он не ошибся, предполагая, что вайнштейновские сети ожидают на южной дороге.
В избе временный хозяин застелил часть стола чистой полотняной скатёркой, поставил две жестяные кружки, обтерев их внутри полотенцем, закрытую тряпочкой и накрытую деревянным кружком пол-литровую банку с тёмно-бордовой заваркой и деревянную миску с колотым сахаром.
- Он – ничего, лейтенант-то. Молодой ещё, сильно старается.
Невидимый из-за печи старшина посетовал на бедность:
- Разносолов заграничных, которыми ты нас потчевал, нет, коньяка – тоже, но свежую разварную картошечку со шкварками и тушёнкой предложить могу.