- Я в Слониме, - Владимир убавил голос, сообразив, что кричать ни к чему, - скажи моему начальнику, что задержусь. Пришлось менять два колеса. Поняла? Слышишь?
- Скажу, - пообещала исполнительная секретарша.
Чуть выждав и ощутив биение сердца в висках, он бросился в омут:
- Меня никто не спрашивал, не искал?
- Нет, - без задержки ответила она, и это больше, чем слова, убедило, что так оно и есть: не искали. – Стой! Подожди, - сердце упало, виски похолодели, - тут какой-то чокнутый просил обязательно передать тебе, что почтовый ящик пустой, а себя не назвал, идиот.
- Ириша, - он впервые назвал её уменьшительно-ласково, потому что в душе ширилась и рвалась наружу безудержная радость и любовь ко всем, и, чтобы не разорвалось сердце, надо было излить на кого-нибудь часть её. – Свадьба была?
- Какая свадьба, – огорчилась будущая подполковница, – когда нет подходящих колец!
- Не торопись, - пел Владимир, - приеду, в последний раз расцелую и кольца найду.
- Не обманешь?
- Разве на меня это похоже?
- Ой, сам вызывает. Всё у тебя? Приезжай скорее.
Щёлкнула положенная трубка, наступила шуршащая далёкой далью тишина, и близкий голос, напугав, сухо оповестил:
- Разговор окончен, - и, не удержавшись, добавил: - Зачем дуришь голову невесте? – и отключился.
- Ну, что, сообщил? – спросил вошедший Мрачновский, усаживаясь за столом так, что колени остались на стороне.
- Ага, - глупо улыбаясь, ответил счастливый Владимир, возвращаясь из тупика.
- Я тебе дам накладную, одну, - не обращая внимания на младенческую радость, разлитую по лицу шофёра, сказал нескладный директор, что-то быстро заполняя на бланке, - на случай, если будет дорожная проверка. - «Ага», - подумал Владимир, возвращаясь к естественному состоянию, - «и чтобы я ничего не спустил на сторону и не заначил, как здесь говорится». - Но ты её отдашь только в руки Обидчука, тамошнего директора, и никому больше, договорились?
- Ага, - опять возвратился к затихающей радости Владимир.
- Там, у ворот, ждёт кладовщица. Поезжай и загружайся на накладную и – с богом! В следующий раз привози ящики побольше, - Казимирыч улыбнулся на прощанье, провожая оценивающим взглядом нового подельника в мафиозной кооперации, и уткнулся в бумаги.
На выезде встречала умытая и причёсанная, сияющая молодостью и радостью коллега. Когда он остановился, она открыла дверцу со стороны пассажира и с трудом подняла на сиденье внушительную корзину, переполненную теми самыми, жёлто-красными, крупными яблоками.
- Вось, трымай.
Встала на ступеньку и добавила большую стеклянную банку с каким-то тёмно-коричневым варевом.
- А гэта ад Казимирыча – джэм земляничны, - сунула руку в карман объёмных штанов и протянула бумажный свёрток, - и гэта ад яго.
Владимир покраснел как яблоко, поняв, что в свёртке деньги.
- Вот что, - сказал он решительно, - за яблоки огромнейшее спасибо, и джем возьму, а это тебе, - и отдал свёрток обратно в руки растерявшейся девушки, отступившей с подножки на землю, закрыл дверцу, посигналил прощально и укатил, довольный своим спонтанным поступком.
По хорошей дороге ехать было одно удовольствие, и через полчаса он выбрался на магистральное шоссе и повернул по указателю на Барановичи. Что-то ждёт там? Пора подумать, убавив русской эйфории и добавив немецкого скепсиса. Ясно одно: если в Барановичах не ухватят за шкирку, значит, вайнштейновская система на самом деле дала какой-то непонятный сбой. Спросить бы у молодчаги Марлена, но придётся маяться в неопределённости до возвращения. Ничего, перетерпим, это он умеет, научен жизнью.
В принципе, ничего существенного пока не произошло, и радоваться рано: волею всевышнего он оказался в раскрытых ножницах судьбы, и они не убраны. Нижнее лезвие, пусть будет американское, замерло в ожидании реставрации последнего агента, верхнее, Вайнштейновское, приостановилось по неизвестной причине, и надо так извернуться, чтобы потерять минимальный клок шерсти, а не голову, не дай бог. Пока едем дальше.
К Барановичам подъехал около двух. Большой, широко разбросанный, неуютный город потребовал долгих поисков торговой базы, которая оказалась затиснутой за территорию железнодорожного вокзала. После долгих и нудных переговоров с вахтёром, появился пузатый начальник. Владимир, не вдаваясь в разговоры, с трудом вытянул предназначенный ему ящик, поставил у ног пузача и сел за руль, коротко отказавшись от дополнительного груза и не слушая угроз «показать кузькину мать». Он хотел успеть в Брест до конца рабочего дня, чтобы разгрузиться и иметь свободный вечер для встречи с агентом. И вообще он торопился в Минск. Время стало дорого: назрела необходимость не тянуть его, а торопить.
Итак, Барановичи он проехал. Чем-то крепко заело вайнштейновскую половину ножниц, а в далёком Бресте вряд ли следует ждать ареста. Он неожиданно поймал себя на тлеющей мысли о том, что жалеет, что этого не случилось здесь. Люди, избежав беды, часто хорохорятся, вслух отважно жалея, что не пришлось с ней встретиться. Избави бог! Владимир даже замурлыкал наиболее понравившуюся русскую песню про синий платочек, хотя ни одного куплета толком не знал, но для выражения хорошего настроения достаточно и незатейливого сентиментального мотива. Правда, особо отвлекаться не следовало: на стратегической магистрали наблюдалось непривычное интенсивное движение, и приходилось быть предельно внимательным, чтобы избежать столкновения. Некоторые нетерпеливые лихачи пытались обогнать студебеккер, но Владимир никому не позволял этого, удерживая стрелку спидометра на отметке не ниже 70 км/час. А навстречу, мешая обгону, торопливым потоком бежал авто-интернационал, образованный русскими, немецкими, чешскими, итальянскими и даже шведскими грузовыми и легковыми автомобилями. Такой же интернационал густо громоздился по обочинам дороги, выставляя то развороченные башни и гусеницы танков, то обгоревшие остовы машин, то днища опрокинутых броневиков, то торчащие обрубленные или изогнутые дула пушек, а то и взывающие к потерянному небу крылья и хвосты самолётов с крестами или звёздами. Русским надолго хватит железного лома войны вместо железной руды.
Два часа пролетели напряжённо и незаметно. Сразу за Кобрином он нагнал воинскую колонну и сообразил, что под её прикрытием сможет без проверки миновать вероятный въездной патрульный пост. Это была перестраховка на случай, если Вайнштейн всё же дал сюда сигнал на него. Лучше поостеречься. Не зря говорят, что у страха глаза велики. Он остановился, обрызгал задние номера водой из фляжки и густо закидал пылью, потом догнал колонну и, выдерживая дистанцию, чтобы быть надёжно прикрытым пылью от идущего впереди грузовика, двинулся последним. Потребовалось плотно закрыть окна, и всё равно в кабине удушливо запахло едкой пылью. Надо терпеть. На самом въезде в город сзади пристроился, приняв Владимира за своего, замыкающий русский джип – карикатурная копия на виллис, - прозванный в армии за невероятную тряску или неожиданные подскоки «козлом» или, уменьшительно, «козликом».
Когда пропылили мимо равнодушно глазеющих патрульных, Владимир резко свернул на боковую улицу, увидел в зеркало, как озадаченно приостановился «козлик», но следом не поехал. Можно приступать к любимому занятию в этой стране – поискам торговой базы. Использовав внушительный наработанный опыт и умело отсекая неизбежные ложные и запутанные наводки аборигенов, он нашёл её, изрядно поплутав по сильно разрушенному городу, медленно и нехотя восстанавливаемому энтузиастами удвоения пятилетних заданий. И здесь им помогали немцы, хорошо заметные по обветшалым мундирам.
Обновлённая и хорошо обустроенная кирпичная торгбаза с трёхэтажной конторой свидетельствовала о понимании властями, что есть главное в городской инфраструктуре. Ничего удивительного: положение пограничного города на основных автомобильной и железнодорожной магистралях, связывающих интенсивно обираемую Германию, а заодно и остальную оккупированную Европу, с Москвой и центральной Россией, обязывало крутиться всех в городе, чтобы не сдерживать грузопотоки с Запада, в которых заинтересованы не только Союзные власти, но и всесильные Органы. От них не отговоришься, не сошлёшься на дядю и бога, они за своё глотку вырвут. Здесь шла колоссальная, ответственная, безалаберная и мафиозная сортировка награбленного и переадресовка его в соответствии с запросами авторитетных государственных личностей и учреждений. Всем было известно, что директору торгбазы легально отведён трёхлетний срок свободы и бесконтрольной деятельности, после которого следовал обязательный пятилетний срок лёгкого заключения с возможной реабилитацией до истечения срока отсидки.