В разреженном и гулком воздухе эддических песен нет места подробностям и статистам. Все внимание в них безраздельно сосредоточено на деяниях главных героев, которые, как кажется, одни только и живут в этом мире, Героический мир — это мир от начала и до конца поэтический, он не соприкасается с посюсторонней исторической действительностью. Поэтому было бы неуместно судить героев по житейским критериям и мерить их деяния социально-историческими мерками. Едва ли плодотворно задаваться, например, вопросом, почему Гудрун беспощадно мстит за братьев, бывших виновниками гибели ее любимого мужа, и объяснять это тем, что узы кровного родства были в архаическом обществе крепче супружеских уз. Подобные объяснения не раз предлагались исследователями, но логика их не достигает цели: поступки Гудрун мотивированы не юридическими и не социально-историческими нормами, а героическим императивом песни. Было время, рассказывается в «Первой Песни о Гудрун», когда Гудрун, скорбя о гибели Сигурда, прокляла своих братьев. Проклятие Гудрун — нечто большее, чем всплеск эмоций убитой горем женщины; это пророчество, которому суждено сбыться. Судьба братьев, погубивших Сигурда по наущению Брюнхильд и завладевших кладом Фафнира, предречена отныне, и гуннский князь Атли — лишь ее орудие. Но придет роковой час, и Гудрун, столь же решительно примет сторону братьев и ни перед чем не остановится, чтобы не просто убить, но и унизить Атли, превратить в позор его недолгое торжество.
Но почему же все-таки заслуживает славы Гудрун, убившая своих маленьких, ни в чем не повинных детей и накормившая их мясом своего мужа? Подобные вопросы неизбежны, если читать героическую песнь как прозу и видеть в ней отражение жизни, хотя бы и древней. К такому прочтению склонялся уже автор «Саги о Волсунгах», в подробностях расписывающий мольбы детей, просящих мать о пощаде. В древней песни эта душераздирающая сцена отсутствует. Вообще следует отметить, что, хотя в песнях упоминается о событиях, которые могут показаться дикими, с точки зрения общечеловеческой морали, все эти «дикости» никогда не бывают в них самоцельны и тем более никогда не выпячиваются, не смакуются поэтом. Скорее это лишь знак той страшной цены, которую приходится заплатить героям за их главный подвиг — подвиг духа, не сломленного ударами судьбы. Зачем Гуннар приказал вырезать сердце у своего брага Хегни (еще один поступок, поражающей своей бессмысленной жестокостью читателя, склонного к буквальному пониманию поэзии)? Кажется, затем лишь, чтобы бросить в лицо Атли гордые слова о проклятом золоте, которое не достанется гуннам, но навсегда уйдет в воды Рейна. Бессмертная красота этих слов непередаваема в переводе (даже в замечательном переводе И. М. Дьяконова). Их единственным соответствием в искусстве нового времени могла бы быть разве лишь музыка, и они вошли золотой нотой в музыку Рихарда Вагнера («Кольцо Нибелунгов»).
Гуннар, герой «Песни об Атли», принимает решения, достойные мужа. Отправляясь безоружным на встречу с Атли и навстречу своей собственной смерти, он обращает свое поражение в победу, в залог своей вечной славы, ибо как сказано в «Эдде» («Речи Высокого»):
Но гораздо чаще, как уже было сказано, главные подвиги героев остаются на заднем плане. Превосходные качества Сигурда и Хельги не нуждаются в подтверждениях. Этим героям на роду написано «стать превыше конунгов прочих». Слава их заведома и запечатлена в самом языке песен, в величальных эпитетах, подобно ореолу окружающих их имена. Более того, этот героический ореол, не омрачают и те, не всегда похвальные поступки, которые доводится совершить героям по ходу действия. В одной из эддических песен мудрый Грипир, дядя Сигурда, предсказывает герою все, что ждет его в будущем, Рассказав о том, как Сигурд отомстит за отца и победит Фафнира, он поведал, далее, поддавшись на уговоры Сигурда, и об ожидающих его злоключениях: о том, как он даст клятву Брюнхильд в вечной верности и тут же нарушит ее, прогостив ночь у Гьюки; о том, как он даст обмануть себя, и возьмет в жены Гудрун, и снова посватается к Брюнхильд, но уже под видом Гуннара и в его интересах и т. п. Сигурд продолжает допытываться, не причинит ли все это урона его чести. Из ответов Грипира следует, что герой не несет ответственности за то, что случится; вопреки козням судьбы, — «здесь на земле, /под солнца жилищем, / не будет героя / Сигурду равного». «С судьбой не поспоришь!», — отвечает на это Сигурд.