Ивару и самому случалось так говорить. Но он, конечно, не имел в виду никаких камней.
- Ивар... Я говорю неясно. Паршивый из меня педагог, но ты хоть чуть-чуть... понял?..
Ивар открыл было рот - но в тот же момент оба вздрогнули от прон- зительного, сверлящего писка. Барракуда дернул рукав - на белом брасле- те пульсировал зеленый огонек.
- Да, - Барракуда поднес браслет к щеке.
Ивар не мог разобрать слов - только голос, незнакомый, быстрый, напряженный. Лицо Барракуды сделалось жестким. Как камень.
- Давайте посадку, - пробормотал он сквозь зубы. - А мальчик будет со мной.
Незнакомый старик вошел в зал, сопровождаемый двумя угрюмыми муж- чинами, настороженными, как конвоиры. О чем-то отрывисто распорядился Барракуда - прошла минута, прежде чем Ивар понял, что стоит перед собс- твенным отцом.
Старик, безусловно, когда-то был Командором Оновым; Ивар узнал бы отца в любом обличье - пусть седая щетина, пусть проваленные воспаленн- ые глаза, пусть наполовину поредевшие волосы... Но стоящий перед ним человек уже не был Командором. Некогда испепеляющие глаза его утратили и волю, и властность остались страх и мольба.
Ивар глядел в эти затравленные глаза, и сквозь шум в ушах до него доносились обрывки фраз:
- Один... Я прилетел один... Я безоружен...
- ...снова?
Глухой голос Генерала:
- Барракуда... недопустимо...
Желтый огонек на дне выпуклых глаз:
- Я неясно объяснил?!
Да, Генерал не хотел оставлять наедине Барракуду, Ивара и Онова; Барракуда резко одернул его, и тогда они ушли, оглядываясь - угрюмый Генерал, конвоиры, изгнанная из-за пульта Милица, еще кто-то, кого Ивар не успел увидеть...
Отец перевел дыхание. Он дышал тяжело, как после долгого бега, или - Ивар вздрогнул - как тогда в невесомости, в полумраке, в обнаженном трепещущем клубке... Он поспешил прогнать воспоминание. Уничтожить. Стереть.
- Ивар...
Вместо того, чтобы обрадоваться встрече с отцом, он испугался.
- Ивар, сынок...
В голосе Онова скользнуло нотка, от которой на голове у Ивара за- шевелились волосы. Онов медленно повернул к Барракуде серое старческое лицо:
- Слушай, Коваль... Я пришел... За своим мальчиком. За своим единственным сыном...
Барракуда понял сразу - Ивар услышал, как он со свистом втягивает воздух.
- За своим единственным сыном...
Ивар еще не понимал.
- Я... Своей рукой погубил своего.... Саня умер час назад... Са- ня...
В сознании Ивара будто некрепко защелкнулась щеколда, запрещающая понимать слова отца и по-настоящему верить в них. Нет, спокойно сказал он себе. Так не бывает. Я не слышу. Не слышу.
- Коваль... Я привез тебе заложника. Лучших, чем я, заложников те- бе не сыскать... Тебе будет все. Все, и даже больше. Мы отдадим тебе все... А ты отдай мне сына. Отдай! Ничего не осталось. Возьми Город на разграбление... Отдай мне моего сына!..
Ивар задрожал. На его глазах отец метался, как заглоченная капка- ном жертва; на глазах сына он молил врага о помиловании - о чем-то большем, нежели просто дарованная жизнь.
- Ты получишь... все. Никто не станет преследовать тебя. Этот мальчик дороже, чем... Возьми меня заложником. Отпусти его.
Голос отца шелестел, как струйка песка на дне вентиляционной шах- ты.
- Я потерял одного сына... Я не могу потерять другого...
Саня, подумал Ивар. Опасно заскрипела щеколда, он поспешил глубоко вдохнуть и сказать себе как можно тверже: нет.
- Нет, - шепотом сказал Барракуда. - Я не могу, Онов... За моей спиной люди, я не могу рисковать... Ты - плохой заложник. Я уважаю твое желание пожертвовать собой - но не с моей помощью, Онов.
Командор молчал; казалось, что он не в состоянии понять обращенные к нему слова.
- Ребенку ничего не грозит, - сказал Барракуда громче. - Ему ниче- го не грозит, если ты исполнишь обещание...
- Я исполню обещание... - эхом отозвался Онов.
- ...и получишь ребенка обратно. Если я отдам его сейчас... Ника- кое честное слово не защитит тигардов.
- Я клянусь! - голос Командора сорвался на хрип. - Я клянусь свя- тыней...
- Ты не веришь в святыни.
- Я клянусь жизнью... Ивара!
- Она в безопасности. Не трать времени, Онов... Возвращайся... и поспеши. Это жизнь и смерть... Поверь, это единственный выход. Для нас обоих.
Лицо Онова странно дернулось. Сквозь страх и стыд, сквозь боль за отца Ивар ощутил вдруг жалость, острую, как нож.
- Кай... - тихо, жалобно прошептал Командор. - Я умоляю...
Ноги его согнулись. Ивар зажмурил глаза, и в наступившей для него темноте колени отца глухо ударились о пол.
...Рука Барракуды оттолкнула Ивара к двери, полуослепший от слез, он ткнулся в прохладную обшивку, отшатнулся, за его спиной рыдал и проклинал отец, проклинал и снова молил - Ивара схватили чьи-то руки, потащили прочь. Отрешенно глядя сквозь обступившие его бледные лица, Ивар страстно пожелал оказаться за зеленой скатертью под голубым шат- ром.
...Они играли в трехмерную "войнушку", Ивар и Саня; палили пушки, и пахло порохом - а в воображении Ивара порох источал запах жженой синтетики. После полутора часов баталии девятилетний брат наголову разбил армии пятилетнего, и потрясенный поражением Ивар не выдержал и разревелся.
И еще ревел, глядя, как загадочно улыбается мама. И еще ревел, когда она все с той же загадочной улыбкой извлекла из-за шкафа целую и невредимую, предусмотрительно запрятанную дивизию Иварова войска, и доверительно сообщила новое для младшего сына слово - "резерв"...
Слезы на Иваровых глазах не успели еще высохнуть - а волна вос- торга, свирепой полководческой радости уже захлестнула его по самую макушку. И хлопал глазами удивленный Саня - он-то ведь большой, должен знать, что такое этот резе.... зере... "резерв"!..
Ивар проснулся - в темноте, в замкнутом пространстве; у него в душе не осталось резервов. Ни капельки.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
* * *
...А если фонарик погаснет?!
Ивар плавал в полусне-полубреду; вокруг него покачивались звезды, нет - не звезды, фонарики в мертвых руках... Он висел посреди космоса, нагой, скорчившийся, белый от холода, ни верха, ни низа, ледяные сияю- щие россыпи - и пустота...