Бедная мама! Она всю жизнь проработала дворничихой и любила сильные слова и энергичные выражения.
Я знаю, что Степка заканчивает университет и, кажется, его оставляют при аспирантуре. Меня это нисколько не трогает, хотя я работаю всего только формовщиком на заводе отопительного оборудования. При желании и я смогу учиться, я хорошо окончил десятилетку, и институт от меня не уйдет. А Степке и в детстве, когда ему случалось чем-нибудь отличиться, учителя и знакомые говорили, что он умница, весь в отца. Он и вправду учился отлично, а Тулузин-старший действительно большой ученый, и тут ничего не попишешь. Я улыбаюсь своей прежней наивности: теперь-то я знаю, что все в жизни не так уж просто и розово, как это казалось в детстве.
Я нахожу наконец остатки макарон в пакете (кто их мог засунуть так далеко в угол шкафа?) и засыпаю в воду. Вода уже кипит и сразу же поднимается пышной белой шапкой, и я ощущаю густой запах заварного теста. Ужин есть, вот только бы найти соль. Я нахожу соль и остатки сливочного масла. Масло подпортилось, я огорченно нюхаю его и думаю, что без женщины в доме трудно. Мама всегда все помнила, и у нее никогда не портилось масло, а соль всегда оказывалась на месте. И деньги у меня уходят неизвестно на что, а женщины, они умеют жить, и моей зарплаты вполне хватило бы нам на двоих.
Эх, черт, надо все-таки начать готовиться в институт! Галка все время твердит про институт, при каждой встрече. Вон Степка небось прикатит сейчас, шик-модерн — столичный житель. Высокомерия у него и раньше хватало, а сейчас на нас и смотреть небось не захочет.
Я ем макароны с горьким маслом и выхожу на улицу, во двор, где за длинным дощатым столом уже «забивают козла» любители этого популярного вида спорта, а рядом мальчишки гоняют футбол, сплетаясь порой в оглушительно орущие клубки. Завидев меня, они подкатываются ко мне все скопом, ставят недалеко от меня мяч и хором просят:
— Вань, ударь!
Я немного ломаюсь для солидности, потом разгоняюсь — и свободно, стремительно бью по мячу и вижу, как он уносится вдаль, через двухэтажный дом, и футболисты начинают оживленно обсуждать мой удар, и мне лестно, что я до сих пор считаюсь одним из лучших нападающих нашего двора.
— Слушай, Вань, ты как носок — вытягиваешь или поджимаешь? — спрашивают меня, и я смеюсь и тоже спрашиваю:
— Как это «поджимаешь»? Зачем? — И при этом гляжу сверху вниз на задиристого чубатого футболиста Генку, грозу всего нашего квартала.
— Ну, ты не задавайся, — угрюмо басит он и гордо отходит, командуя: — Эй, мяч на игру! Жива-а!..
Я, улыбаясь, слежу за ними; мне страстно хочется погонять мяч, и я опять улыбаюсь. Кто-то выходит из нашего подъезда. Я оглядываюсь, вижу, что это мой сосед — подполковник Аркадий Аркадьевич, он прикладывает руку к козырьку.
— Здравствуйте, Ваня, — говорит он и останавливается. Я уже знаю, что мне сейчас предстоит тонкий, интеллигентный разговор насчет шума и Аркадий Аркадьевич будет заходить откуда-то очень издалека, приближаться к главной теме исподволь и ничего прямо не скажет.
Мне нравится подполковник и нравится его манера разговаривать, и я с любопытством жду, тем более все равно мне нечего делать, денег нет, Галки нет, идти без денег некуда.
— Знаете, Ваня, в сорок втором, когда мы были под Орлом, меня контузило. Снаряд, вернее, мина разорвалась далеко, но взрывная волна едва не пробила мне барабанные перепонки… Это, вы знаете, Ваня, ужасное чувство…
Он выжидающе глядит на меня, и я весело киваю:
— Понимаю, Аркадий Аркадьевич, действительно ужасно.
— Да, шум всегда действует на человеческий организм вредно. Мне недавно принесли рукопись брошюры — шум на улицах города и его… эрэр… простите, и его вредные последствия для здоровья человека.
Аркадий Аркадьевич значительно смотрит на меня и видит, что я смущен, все понимаю, переводит разговор:
— Понимаете, Ваня, вчера было интересное сообщение — об управляемых термоядерных реакциях…
— Да, да, — говорю я, — да, Аркадий Аркадьевич. Это очень интересно. Простите, я должен идти.
— Пожалуйста, — говорит он обиженно, и я ухожу.
Он не привык к такой невнимательности с моей стороны, но мне показалось, что на противоположной стороне улицы мелькнула фигура Галки, — мне вдруг так захотелось ее увидеть, что стоять и разговаривать с Аркадием Аркадьевичем я дальше не мог.
Спешу за девушкой, у нее точно такая фигура и походка, как у Галки, и похожее платье, но уже в десяти шагах от нее я вижу, что это не она, и сворачиваю в сторону. Перед вечером еще очень жарко и душно, листья на деревьях вялые и пыльные, и я решаю сходить искупаться в Амуре: как я об этом не догадался раньше? Это выход, ведь пляж рядом, а там, возможно, встречу кого-нибудь из знакомых ребят, перехвачу пятерку.