Кажется, я спал, меня опять заставляет вскочить на ноги звонок. Раз, второй, третий — я открываю глаза, нащупываю выключатель. Лицо болит, нос распух, и я чувствую, как чудовищно он распух. От неожиданности неприятно ноет под сердцем, ноет и обрывается. Я нащупываю ногами тапочки и шлепаю открывать. И едва не захлопываю дверь опять, я вижу в щель узкое лицо Галки, а я в одних трусах. Потом что-то останавливает меня, и я отступаю и говорю:
— Проходи.
— Здравствуй, Ваня.
— Здравствуй.
Я не гляжу на нее, я ее почти ненавижу сейчас за приход, за ее сияющее радостным оживлением лицо, счастливый смех, невинное кокетство.
— Ты что, спал?
— Спал.
— Хорошо же ты меня ждал, — грозит она мне пальцем.
Я хмуро отворачиваюсь и иду в кухню.
— Подожди, я оденусь.
Она заглядывает мне в лицо, и глаза у нее становятся удивленными и круглыми.
— Ваня, — останавливает меня ее голос. — Что это с тобой?
— Ничего. Ты же видишь… Иду переодеваться.
Галка стоит в коридоре и ждет, и я одеваюсь как можно медленнее, я тяну, мне тягостно, тяжело, неприятно, что она пришла, и потом — на один вечер это уже слишком много. Мне скверно, и я ничего не могу о этим поделать, я вдруг понимаю, что и раньше, до этого вечера, мне не хотелось, чтобы Галка сама приходила, потому я всегда ее караулил и встречал сам. Она не должна быть такой, как все, как та малолетка Таня, она не имела права прийти сама. «Почему? Почему?» — тут же спрашиваю я себя, усмехаясь. А может, если ее помучить, она бы пришла раньше и не нужно было так долго ее ждать? Я ненавижу Степана Тулузина с новой силой. Я бы убил его сейчас, попадись он мне в эту минуту!
Я возвращаюсь, набросив на постель одеяло. Галка все стоит. Она ничего не понимает или делает вид, что не понимает. Вот так же она может прийти и к кому-нибудь другому, и он выйдет открывать ей в одних трусах, и она будет ждать, пока он натянет брюки?
— Садись, — киваю я на стул и, отвернувшись к зеркалу, снова трогаю свои распухшие губы.
— Можешь не трудиться, — Галка не шевельнулась, откинула голову и все продолжала глядеть на меня, как бы проверяя свою мысль, и глаза у нее сейчас холодные, злые. — Кто это тебя поколотил?
От звука ее голоса, такого знакомого и насмешливого, внутри у меня что-то оттаивает. О, Галка умеет быть неприязненной и колючей, когда хочет! Я беру ее за плечи и придвигаю к себе, я не верю еще ни себе, ни ей, ни своим новым ощущениям и гляжу ей в глаза, я хочу видеть ее насквозь:
— Зачем ты пришла?
— А ну, убери руки! — приказывает мне она и еще больше откидывает голову.
Я вижу ее шею, нежные углубления у ключиц. Я не могу удержаться — и, хотя знаю, что этого делать сейчас нельзя, я целую ее, целую жадно и больно, и она с трудом отрывается от меня и бьет меня прямо по распухшим губам. Я невольно вскрикиваю, и она уходит.
— Можешь быть уверенным, — бросает она презрительно уже в дверях, — больше я не приду.
— Галка, Галка, подожди, — бросаюсь я за ней.
Но дверь уже захлопнулась, и я приваливаюсь к ней лбом. Дикая радость, несмотря на ее уход и нашу ссору — а Галка способна злиться долго, не разговаривать месяцами, — охватывает меня. Я подбрасываю твердые, как камень, диванные подушки в потолок, и на пол густо сыплется штукатурка, а от соседей мне опять стучат в стенку.
Я хожу на работу, на работу и домой, стараюсь поменьше встречаться со знакомыми. Теперь я вижу, что наша ссора с Галкой надолго, и уже не радуюсь этому, как болван, и чем больше проходит времени, тем яснее, что она не придет. Я очень тоскую по ее голосу, смеху, и меня никуда не тянет, никуда не хочется, я перехожу какой-то трудный этап в себе. Свободное время я валяюсь, положив ноги на спинку кровати, и думаю. Позавчера я подкараулил Галку и попытался с нею поговорить. Она прошла мимо, не останавливаясь, не ответив, она шла с подругой — низенькой, смешливой толстушкой Светкой, они отошли от меня шагов десять и весело захохотали, а толстушка оглянулась.
Ко мне давно уже никто не заходит, и звонок в дверь застает меня врасплох. Это она, Галка, я знаю: это она! Я подхожу к двери и никак не могу согнать с лица радостную и, наверное, глупую улыбку. Я не подхожу, а бросаюсь к двери, открываю ее и вижу Тулузина. Наверное, у меня совершенно идиотский вид, потому что я замечаю в глазах Тулузина растерянность и удивление. Он отступает на шаг, затем спрашивает: