В поселке пахло дымом, запоздавшие хозяйки готовили ужин и громко, иногда через улицу, переговаривались, выкладывая свои домашние новости.
— Мальчишкой я часто рвал штаны, — сказал Александр. — Здорово доставалось, бывало, от матери.
— Интересно, — отозвалась Ирина. — К чему вот только такое приятное воспоминание?
— Да просто потому, что сейчас мне в таких случаях не попадает.
— Наверное, стоило.
— А мне жалко. Знаешь, иногда хочется вернуться куда-то назад, ведь все было так просто, оказывается. Только я не думал об этом. Ты, например, думала о любви? — спросил он, удивляясь своей нерешительности, он чувствовал себя так, словно впервые встретился с нею, а раньше ничего не было. — По-настоящему, по-серьезному, раньше ведь все это так… детство.
— Любовь — это жизнь, — уверенно сказала Ирина.
— Травка тоже живет, и рыбка плавает, — сказал он неопределенно.
— Взбалмошный ты, Сашка. Иногда я тебя совсем не понимаю.
— Зря ты меня видишь как-то очень уж лохматым.
— Ты раньше понятнее был, хотя это вопрос, конечно, другой, — сказала она, однако отмечая про себя его слова. — Помнишь, как ты хвастался мне первой получкой? У тебя такие глаза были… Я чуть не рассмеялась.
— Помню. Семьдесят четыре рубля. Теперь я зарабатываю до двухсот, свои деньги есть, а все равно жаль детства. Бывало, мать принесет конфет-подушечек — такая радость! Скажи, Ирка, почему человеку всегда чего-нибудь не хватает? Что ему нужно… понимаешь, чтобы он совсем был доволен.
— Как раз этого ему, наверное, и не надо, — ответила она.
Александр поглядел на нее, поправил сползавший с плеча пиджак.
— Ишь ты… может, ты и права. Слушай, Ирка, давай сходим в клуб.
— Я не пойду.
— Как хочешь, — сказал он с деланным равнодушием. — А я пройдусь, я сегодня отоспался. Ну пойдем, чего ты, в самом деле?
— Я же сказала… Иди, сегодня танцы, я объявление видела. Отчего бы тебе не сходить? В самый раз — все в сборе.
— Опять намеки?
— Что ты… Разве я имею право? Просто мне некогда, стирки много набралось.
— Ладно. Спокойной ночи, Ирина.
— Спокойной ночи.
Они разошлись, не решившись подать друг другу руки, и оба не понимали — почему, и только Ирине захотелось догнать его и пойти рядом, и она, упрямо сведя брови, стала считать шаги до своего дома, шла и считала, и все кругом было для нее привычное и свое, и она скоро успокоилась.
Возвращаясь домой ближе к полуночи, Александр бездумно насвистывал немудрящую песенку; было свежо, по сторонам темнели спящие дома, широкие ветровые полосы неясно перечеркивали небо. «К погоде», — подумал он, останавливаясь и напряженно присматриваясь: впереди на дороге что-то темнело. Он подошел ближе и различил сидящего человека, сразу подумал о Васильеве, и хорошее настроение словно ветром сдуло, он подошел ближе, присел на корточки и спросил удивленно и с досадой:
— Павлыч, ты?
В ответ раздался хриплый смешок. Васильев засмеялся прямо в лицо Александру, и тот невольно поморщился от едкого водочного перегара.
— А, это ты, Сашка? — сказал Васильев, делая руками вокруг себя что-то непонятное. — Видишь, шел домой и присел на минутку отдохнуть. Ты иди себе, иди, не мешай.
— Хватит, Павлыч, вставай, пойдем домой.
— Э-э, постой. Ты что — не один? Кто это с тобой?
Присматриваясь, Васильев тяжело ворочал головой.
Александр, морщась, отмахнулся от липших к лицу комаров, пытался приподнять Васильева, захватив его сзади под мышки, но тот упирался, растопыривая локти, и опять оседал на землю.
— Тебе же на работу завтра, вставай, — убеждал Александр. — Да и нельзя же тебя так бросить, комары за ночь сожрут.
— К черту, всего не переделаешь. Я больше не работаю, все. — Васильев сгреб с дороги пыль, неловко завернул руку себе за голову. — Вот посыплю пеплом дурацкую свою голову — и в Иерусалим…
Александр оттолкнул его руку.
— Вставай, хватит, какой еще Иерусалим?! Я тебя домой лучше отведу.
— Домой? Нет, ты постой, братец, ты разве знаешь, где мой дом? Не знаешь ты ничего.
— Да вон же рядом стоит, рядом, налакался же ты, — сказал Александр, не зная, что делать, и вдруг услышал какие-то непонятные звуки, похожие на частую, судорожную икоту.
Васильев не то засмеялся, не то заплакал и все никак не мог успокоиться.