Последнее было произнесено так, что у доктора чаще забилось сердце.
— Она? — переспросил Николай Иванович, думая о том, где у него может быть чемоданчик с хирургическими инструментами. Серегин, как эхо, отозвался:
— Она, доктор… Настенька…
— Гм… И все же, молодой человек, не теряя времени, обратитесь к хирургу Поприщенко. Он от меня через два дома… А мне до вашего чертова гнездовья не добраться…
Встретив взгляд парня, Николай Иванович замолчал. Он вдруг понял, что тот ему не верит, не может верить, не хочет верить. Ведь там была — она, а он — прославленный хирург, и в глазах парня светилась беспредельная вера. Николай Иванович почувствовал, как горячеет, ширится что-то в груди. Или от этого парня, или из глубины прошлого пахнуло на него просторами тайги, молодостью, снегами, тем временем, когда мчался он на собачьей или оленьей упряжке за двести и больше километров по первому зову, мчался в кочевья, на прииски, на рудники, в леспромхозы. И он вдруг поймал себя на том, что ему очень хочется пойти с этим молодым упрямцем, пойти, чтобы опять вдыхать загустевший от мороза воздух, и задыхаться, и, волнуясь, спешить, спешить, спешить. Вновь чувствовать ответственность за чью-то жизнь, за себя, за свое умение…
Нарушая мысли Николая Ивановича, лопнуло стекло. С таким чистым звоном, словно оборвалась туго натянутая струна. «На веранде», — машинально отметил старик, опять припоминая, где находится чемоданчик с инструментами. Глядел он при этом мимо Серегина, и тот, теряя надежду, уже готов был закричать на хозяина. Но в этот момент Николай Иванович сказал:
— Дуй к Поприщенко, скажи, что Аксенов просит его прийти… Захватить все нужное для операции в грудной полости и прийти. Сестру пусть прихватит… Ну, ну. — И сердито добавил: — Я же сказал, что иду…
— Доктор…
— Не разговаривать! Марш! Марш! — прикрикнул он, вспоминая военное время и радуясь необычному приливу сил и бодрости. — Марш! — с удовольствием повторил он.
Хлопнула дверь; потирая руки, Николай Иванович стал быстро ходить по комнате, отыскивая нужные вещи. На некоторое время его опять охватило сомнение — остановившись у окна, он стал сосредоточенно рассматривать морозные узоры. Рассматривал и старался заставить себя думать о другом, хотя знал точно, что на метеостанцию пойдет. Это была потребность, похожая на жажду. Ожидание лишь усиливало это чувство, и, когда наконец вернулся Серегин в сопровождении Поприщенко и студентки-практикантки, Николай Иванович проворчал, что люди совершенно разучились волноваться и торопиться.
Они вышли из поселка и стали круто подниматься в сопку. Время перевалило за полночь. В поселке гасли огни. Но звезды от мороза разгорались все ярче и, дрожа, начинали излучать синеватое сияние. Настывший воздух казался очень плотным, и тишина стояла такая, словно всю эту местность с тайгой, сопками и поселком накрыл ледяной колокол, расцвеченный густо вмерзшими в него звездами.
Люди едва поспевали за шедшим впереди Серегиным, а Николай Иванович с первых же шагов на подъем стал задыхаться. Старому хирургу казалось, что вот-вот гулко, как снаряды, начнут лопаться сосуды. Он даже замер внутренне, словно готовясь к нарастающему визгу. Но вокруг стояла тишина. Удивительная северная тишина, в которой не было других звуков, кроме скрипа снега под ногами идущих. И Николаю Ивановичу вспомнилась такая же тишина и такая же ночь много лет тому назад в Карелии… Он даже не помнил точно, когда это было. Не то в сорок втором, не то в сорок третьем… Но было. И тишина, и мороз, и они петляли по заваленной метровым снегом тайге, и редкие выстрелы доносились с линии финских окопов отчетливо и гулко.
За нахлынувшими мыслями Николай Иванович не заметил, как это состояние прошло, дышать стало легче. Однако подъем становился все круче и труднее. Нескончаемо змеилась тропинка, и с каждым новым поворотом все дальше отдалялись безмолвные огни поселка. А Серегин шел очень быстро. Тщетно стараясь не отстать, Николай Иванович хотел было попросить, чтобы шли потише, но поскользнулся и упал, едва не сбив студентку. На ее испуганный вскрик вернулся Серегин, приподнял Николая Ивановича с земли и, как ребенка, поставил на ноги.
— Давайте я вас понесу, доктор, — растерянно предложил он. — Быстрее будет. Мне ведь ничего это не стоит…
Несмотря на серьезность положения, все засмеялись, далекое эхо прозвенело ледяными колокольчиками где-то внизу над поселком.
Эта невольная передышка помогла Николаю Ивановичу слегка отдышаться. Дальше ему пришлось идти, опираясь на Серегина, и делал он это с удовольствием. Ощущение молодого сильного человека рядом успокаивало.