Успокаиваясь, Головин коротко вздохнул.
— Не надо все же быть таким нахалом, Сашка. На каком основании судишь?
— Я…
— Нет, судишь. Не уклоняйся! Это оружие труса, а не мужчины, Саша, это я тебе говорю уже не как директор. Не согласен — бей прямо, не оглядывайся.
Они стояли друг против друга; Александр, взъерошенный, слегка растерянный, не зная, что ответить, все-таки никак не мог повернуться и выйти. Он опять напоминал загнанного в угол волчонка, и Головин про себя усмехнулся, в свое время он и сам был похож на этого парня, тоже мог ворваться в кабинет и, не обращая внимания на занятость или нежелание хозяина, часами доказывать правильность своей теории; в Александре было много от молодости, и Головин неслышно вздохнул, прошелся в угол, вернулся, сухощавое лицо его как-то смягчилось, исчезла из глаз злая усмешка.
— Все-таки мы с тобой подружимся, Саша, незачем тебе уезжать, давай подумаем еще. И я и ты…
Под конец разговора пришел начальник снабжения. Головин указал ему на стул глазами, и тот, покашливая, сел, но уже через несколько минут беспокойно заерзал, заморгал безволосыми веками.
— Ладно, Трофим Иванович, я пойду, — сказал Александр.
— Хорошо, подумай, Архипов. Прошу тебя.
Александр кивнул и молча вышел; от разговора у него оставалось чувство неполноты и незаконченности, он хотел сказать много, а не сказал ничего и завел какую-то тягомотину о человечности, и теперь у него был нехороший осадок от встречи с Головиным, и от разговора с ним, и от того, что он позволил себя уговорить.
В этот вечер он заступил на работу с обеда, и заменявший его Афоня Холостяк с деланной неохотой вылез из кабины.
— А я-то, грешным делом, решил, что ты уже где-нибудь в Москве чаи распиваешь, — сказал он.
— А ты поменьше решай. Как Косачев?
— Вроде бы ничего, денька через два можно будет на самостоятельную переводить.
Думая о своем, Александр сказал:
— Послезавтра за горючим посылают на базу в Средне-Игреньск. Два трактора пойдут.
— Я не поеду, отпрошусь. — Афоня похлопал затвердевшими рукавицами, посмотрел поверх головы Александра.
— Почему не поедешь?
— У жинки опять с отчетом возня, малого не с кем оставить. Может, того, из Москвы, возьмешь?
— Косачева, что ли? Ладно, там посмотрим…
Вечером, возвращаясь с работы, Васильев долго смотрел на ребятишек, сооружавших снежную крепость; они весело кричали, шмыгали носами, валили друг друга в снег; проходившего мимо Александра атаковали градом снежков, и, отбиваясь, он прокричал Васильеву:
— Завтра уезжаю, Павлыч! В Средне-Игреньск за горючим, время есть, приходи, поужинаем вместе.
Прямо в лоб ему попал увесистый снежок, и Васильев невольно рассмеялся; согнувшись, Александр вытряхнул из-за шарфа насыпавшийся туда снег и сказал:
— Так ты приходи, ладно? И мать о тебе уже несколько раз спрашивала. А мне в контору заглянуть надо, командировку получить.
В безоблачном совершенно небе начинали проступать розоватые оттенки от загоревшейся зари, и мороз ощутимо усиливался; Васильев проводил прямую высокую фигуру Александра взглядом, ему не хотелось возвращаться в пустой, настывший за день дом, почему-то представилось, как он будет чистить картошку, растапливать плиту, потом одиноко сидеть за столом.
На дороге зашевелился, пополз снег, и скоро у ног стал расти белый косой бугорок. «Метель будет, пожалуй, — подумал Васильев, глубоко вдыхая сухой от мороза воздух. — Дня через два начнется, опять от безделья взвоешь».
Он вздохнул и с тихой успокоенностью пошел по самой середине улицы; конечно, к Сашке он сегодня не пойдет, нечего ему там делать, да и работы по дому у него накопилось порядочно, той работы, которая его всегда незаметно успокаивала. Надо было побольше дров натаскать в коридор, дверь поправить, что-то перекосило ее, плохо закрываться стала.
Он долго и недоверчиво разглядывал свой сжатый кулак, шел, загребая снег толстыми носами валенок, и все думал о том, что ему нужно сделать в ближайшие дни; какая-то женщина с ведрами на коромысле поздоровалась с ним, но он не ответил и спохватился, когда она отошла, и он не мог узнать ее со спины.
Снежная буря прихватила трактористов уже на обратном пути из Средне-Игреньска, встречные порывы ветра несли тучи снега, приходилось то и дело останавливать трактор, счищать снег со стекол кабины. Косачев тоже вылезал на гусеницу, неловко отворачивая лицо в затишье, и, моргая слезящимися глазами, помогал.