По расчетам должны были вот-вот подъехать к Жохману — незамерзавшей речонке, на всем протяжении которой били горячие ключи, там вполне можно было остановиться, выспаться и переждать, пока стихнет метель.
Второй трактор шел следом; время от времени оборачиваясь, Александр видел расплывчатое пятно света от его фонарей; издали оно лишь чуть-чуть проступало, но на его фоне было особенно заметно, как сильна метель. Косачев то и дело начинал дремать, часы показывали одиннадцать, значит, прошло уже около суток с тех пор, как выехали с базы, и Александру иногда казалось, прошла вся неделя, а то и месяц. Метель, густая сетка мечущегося снега, придавала всему вокруг расплывчатость, и неверный свет фар через силу отвоевывал три-четыре метра. Дорога шла по густой тайге, и только это не позволяло сбиться в сторону; часто на повороте величественная ель показывала иссиня-темную изнанку пригнувшихся под тяжестью снега лап, а то перед самым радиатором откуда-то появлялся облепленный снегом пень, и Александр останавливал трактор, будил Косачева, и они, проваливаясь в сугробах, с трудом нащупывали дорогу.
По расчетам нужно было давно подъехать к Жохману, но они по-прежнему петляли по тайге; наконец, когда Александр потерял терпение и хотел остановиться, чтобы дождаться второго трактора, луч фары уперся в отвесную скалу.
«Ага, Жохман», — с облегчением вздохнул он, расправляя затекшие плечи, и, осторожно направляя трактор, обогнул скалу и остановился, переключив двигатель на малые обороты, и от этого Косачев сразу проснулся.
— Приехали? — спросил он, широко зевая и заслоняя рот грязной ладонью.
— Вылезай, — сказал Александр. — Пойдем избушку отыскивать.
— Это где Сердечный ключ?
— Другого жилья здесь и нет. Да ты, может, влюблен, полечим тебя маленько, — засмеялся Александр, вспоминая Галинку и защищаясь от крутившего за скалой ветра; Косачев, слегка пришедший в себя после неспокойного, дурманящего сна, прокричал, что с больной головы всегда валят на здоровую; заглушая вой метели, подошел и второй трактор, и Анищенко, чертыхаясь, вывалился из кабины и, приблизив лицо к Александру, клацнул зубами.
— Ты с ума спятил, Сашка. Почему на обед не остановился? Кишки смерзлись и срослись.
— Ладно, прикрой сопло. Ты же знаешь, в леспромхозе ни капли бензина не осталось, тебя бы заставить вручную пилить.
— Заливай. Кто в такую погоду работать будет? Скажи уж лучше, бури испугался.
Разминаясь, они увесисто потолкали друг друга в бока, проверили, опорожнились ли радиаторы, и всей гурьбой отправились отыскивать жилье; от ветра их защищала теперь темная высокая, массивная скала, но снегу в затишь навалило чуть ли не в два метра, и пока добирались до избушки, Косачев несколько раз проваливался с головой, и его со смехом вытаскивали из рыхлых наносов. Освободив общими усилиями дверь избушки от высоченного сугроба, ввалились внутрь; в лицо сразу ударил теплый серный запах, словно в избушке долго жгли спички, но это ощущение вскоре притупилось, а затем и совсем прошло.
Александр поднял над головой фонарь, осмотрелся; все в избушке было как неделю тому назад, во время их первой ночевки по пути на базу, те же общие нары из жердей, прокопченный дымом бревенчатый потолок. У печурки были сложены дрова, на столе стояла старая консервная банка, за перегородкой слышался источник; несмотря на шум ветра, журчание воды доносилось совершенно отчетливо, и после метели, холодного, сухого ветра, рева моторов, еще гудевшего в ушах, шум теплой воды казался ненастоящим, и трактористы долго прислушивались, сдерживая дыхание.
Косачев думал о Москве, о друзьях, многие из которых считали его талантливым человеком, только никто из них не мог точно сказать, в чем именно заключался его талант; прерывая его мысли, Александр с грохотом бросил мерзлую сумку с продуктами на сбитый из досок стол.
— Ладно, ребята, давай устраиваться, сейчас выкупаемся, поедим и спать. Еще сто километров осталось — изрядный кусочек. Не стесняйся, Мишка, зарази нас комсомольским примером, давай разводи огонь.
— Нашел чучело, — проворчал Анищенко, стаскивая шапку и с нескрываемым наслаждением расчесывая свалявшиеся волосы. — Сейчас мы огонек, конечно, наладим, посушимся. Сашка, давай спички, какое чудо, можно разжечь огонь! Не мешайте мне, я сам совершу это таинство, сегодня я дежурный жрец.
Встав на колени перед печуркой, он быстро и ловко наладил огонек, дождался, пока он разгорится, затем поставил кипятить чайник. Избушка медленно нагревалась, и все трое, поеживаясь, разделись догола и, прихватив фонарь, ушли за перегородку, где из-под большого камня, булькая и пузырясь, выбивалась горячая вода и, сливаясь в естественное углубление в почве, вымощенное камнем, образовывала небольшое, дымящееся паром озерко, ее излишек уходил в каменистую щель под стеной избушки.