Караванщик усилием воли сдержал бившую его дрожь. Гельге, заметив крупную испарину, проступившую на лбу торговца, утробно рассмеялся и ободряюще хлопнул туранца по спине – всякий, не слышавший разговора, подумал бы, что видит мирную беседу двух друзей.
– Сколько ты хочешь? – прошептал ир'Аледаш.
– Ну-ну, что ты, о чем ты говоришь, досточтимый! Я, Гельге Кофиец, Нашедший Корни Радуги, стану вымогать у тебя какое-то презренное золотишко? Опомнись!
Гельге наклонился поближе к ир'Аледашу:
– Кстати, как поживает Стахим Книжник? Правда, хорошо, что у него достало мудрости отдать просимое? Бедняга не пережил бы, если бы подонки, которых ты прислал, изуродовали его красавицу-дочь…
– …как ты узнал?
– Но Стахим остался при своей ненаглядной дочурке, и та вскоре благополучно выйдет замуж, а я получу книгу, бесценный древний фолиант, вырванный тобой у бедняги Книжника. Ведь так?
– Всадники! – донесся вопль из головы каравана. Гнусаво взвыли сигнальные рога, и хриплый голос старшины воинов проревел:
– Разбойники! К бою, стоять насмерть!
Главарь шайки промышлял на торговых путях давно и дело свое знал туго. Место для нападения он выбрал исключительно грамотно – караван, растянувшийся едва не на три перелета стрелы, только подходил к выходу из ложбины меж двумя длинными каменистыми грядами. Теперь лучники нападающих, по счастью немногочисленные, могли сверху осыпать смертоносной сталью тех, кто укрылся за телегами; а с головы каравана вопящей лавиной хлынули всадники на низкорослых и вертких хауранских конях, одетые, подобно кочевникам-степнякам, в развевающиеся халаты и мохнатые шапки из лисьих хвостов. Проносясь по обочинам дороги мимо неподвижно застывших подвод, они на скаку срубали тех, кто пытался оказывать сопротивление.
Однако охрана оказалась на высоте, и Септах доказал, что ест свой хлеб не зря. Еще на первой стоянке после выхода из Изразцовых Врат каждый, способный держать оружие, получил надлежащие указания и четко представлял свое место и свои действия как раз на случай такого вот внезапного налета. Некоторые воины заранее надели легкие кольчуги, теперь сослужившие им добрую службу. Та часть охранников, что чувствовали себя в седле увереннее, чем на твердой земле, вступила с налетчиками в стремительный встречный бой. Не успели отзвучать первые команды, как уже захлопали арбалеты, извлеченные возницами из-под попон – теперь и вражеские стрелки начали нести потери.
Продвинувшись не далее середины «змеи», состоящей из повозок и крытых фургонов, разбойничья лавина стала распадаться на водовороты отдельных поединков, как конных, так и в пешем строю.
Конан, ввиду явной своей неспособности драться в седле – даже меч его, прямой и тяжелый, никак не предназначался для конной сечи – едва закипел бой, соскользнул со своего жеребца и укрылся за ближайшей телегой. Как раз вовремя: сразу три стрелы с узкими гранеными жалами воткнулись над его головой в дощатый борт, и сверху, видимо, из пропоротого мешка, потекла тонкая струйка зерна. Нордхеймский клинок сам прыгнул в руку молодому варвару, и Конан, издав его самого удививший боевой клич, мощным скачком взлетел на верх подводы. Рядом с ним возница, бросив поводья, целился из самострела куда-то вверх, лицо стрелка перекосилось от напряжения, а свесившийся из седла бандит в лисьей шапке уже заносил для удара хищно изогнутую симитарру.
Все это отпечаталось в памяти Конана странно застывшей картиной: летящие во весь опор кони еле перебирают копытами, стрела страшно медленно срывается с тетивы – и единственным быстро движущимся предметом оставался его собственный меч, с быстротой молнии хлестнувший всадника поперек груди. Только когда бандит, потеряв свою шапку и выронив саблю, тяжело грянулся оземь, мир вокруг киммерийца пришел в движение, а заодно обрел голос.
– Аий-й-йя! – пронзительно завопил тот, что скакал следом за только что зарубленным, и замахнулся узкой альфангой. Варвар успел лишь подставить свой тяжелый меч. Два клинка с размаху столкнулись, послышался жалобный хруст, – и разгоряченный конь унес нападающего, сжимающего в руке рукоять с куцым обломком лезвия, а на мече Конана появилась изрядная зарубка.
– Аий-й-я!
От следующих двоих, пластавших налево и направо, киммериец уклонился, ощутив, как свистящее лезвие обдало ветерком его макушку. Бандиты тут же сшиблись грудь в грудь с двумя мрачными великанами-тургаудами из охраны Гельге Кофийца. Спустя мгновение один тургауд и один степняк рухнули под копыта несущихся коней, оставшиеся в живых рубились так, что искры сыпались из-под сабель.
Возница, которого Конан прикрыл три удара сердца тому, лежал поперек мешков со стрелой в горле.
Киммериец, обеими руками стиснув рукоять меча, метнулся между телег, рассчитывая пересечь линию повозок. Вокруг орали, стонали, богохульствовали и просто молча умирали защитники и нападающие – последних, впрочем, гибло больше. Прямо под ноги Конану, соскользнув с верхушки камня, рухнул подстреленный степняк, за спиной у него еще болтался пустой колчан. Киммериец на миг опустил глаза, а когда снова поднял взгляд, увидел в десятке шагов широкую конскую грудь, сливающиеся в бешеной скачке копыта, всадника в великолепном парчовом халате, прильнувшего к самой конской шее в попытке избежать разящих стрел – все это разом, летящее на него по усеянной трупами пыльной обочине.
Времени на раздумья не оставалось. Конан прянул в сторону, присел, нордхеймский меч, загудев в воздухе, рубанул по широкой плоской дуге и подсек коню передние ноги. Всадник и конь – оба покатились кубарем, конь забился, пытаясь встать и визжа от боли, всадник же, хоть и оглушенный падением, мгновенно перекувырнулся, как кот, вскочил и выставил перед собой полумесяц туранской сабли-симитарры. Шапку он потерял при падении, длинные черные, давно не мытые волосы рассыпались по плечам, а раскосые черные глаза уставились на противника с лютой ненавистью. Разбойник был невысок ростом, однако коренаст и жилист до чрезвычайности, а то, как он держал оружие, чутко прощупывая воздух тонким острием, подсказало киммерийцу, что перед ним опытный боец.
Конан со своим тяжелым мечом не выдержал бы состязания в быстроте атаки с подобным противником. Единственное преимущество варвара состояло в длине клинка, да еще, может быть, в физической силе. Поэтому, когда без всякого предупреждения степняк напал, его встретила шипящая, сверкающая стальная мельница. Дважды разбойник делал быстрый, как удар змеи, выпад. Дважды его сабля со звоном отлетала, и он с трудом удерживал рукоять в пальцах. Такой защите Конана выучил человек, коего иногда полагали лучшим мечом Шадизара.
– Долго не протянешь! – яростно выкрикнул разбойник и ударил снова. Острейшее лезвие чиркнуло по левому предплечью киммерийца, и Конан едва успел отразить удар.
«Он прав», – подумал Конан, но тут что-то изменилось. Его противник внезапно захрипел, выронил саблю и повалился ничком прямо в белую дорожную пыль. Киммериец увидел два коротких арбалетных болта, пробивших тканый золотом халат под левой лопаткой.
Варвар остановил уже порядком замедлившуюся «мельницу» и осторожно положил на дорогу иззубренный и покрытый пятнами крови меч. В нем все равно не было более нужды: остатки банды, не выдержав боя и даже почти не прихватив какой-либо добычи, уходили в пустыню. Караванщики недосчитаются многих, но о шайке Мерцающего Облака отныне можно говорить в прошедшем времени: всего десятка полтора всадников в лисьих шапках избежало расправы, из них только половина нахлестывали лошадей, торопясь скрыться, прочие же, очевидно раненые или обессилевшие, едва держались в седлах.