«Вот за что поднимались наши раскольники: старые книги и двуперстное сложение и восьмиконечный крест – это было для них то же, что знамя для солдат. Не за него бьются солдаты: знамя поднимается, чтобы собрать всех вокруг него»[60].
Другая популярная листовка – «Хитрая механика» объясняла необходимость борьбы против правящих никониан с экономической точки зрения; в ней был обстоятельно расписан механизм обирания народа: откуда и куда идут деньги[61].
То, что народники действовали именно в старообрядческих районах, подтверждают данные об арестах активистов. Как следует из полицейских справок, летом 1874 года в 28 губерниях страны за распространение запрещенной литературы и агитационную деятельность было арестовано 298 человек, причем из них 200 лишь в 9 губерниях (Московской, Саратовской, Самарской, Казанской, Ярославской, Владимирской, Пензенской, Вятской). Остальные же 100 человек задержаны в различных регионах юга России и Украины[62], то есть там, где, образно говоря, ощущался дефицит староверческого духа, и активность народнических организаций была незначительной.
В задачи настоящей работы не входит анализ народнического движения и его староверческой направленности. Здесь же мы делаем акцент на том, что конфессиональный разлом России был осознан в сугубо старообрядческой проблематике. Какие-либо иные, в первую очередь сектантские, факторы в 60 – 70-х годах XIX века не играли значительной роли на российских просторах; различные не православные секты воспринимались как некое экзотическое явление. И в качестве подлинно народной религии, присущей русскому духу, революционно настроенная интеллигенция рассматривала тогда именно староверие в его внецерковной традиции.
Тем не менее, как известно, взаимодействия между ними не сложилось. Участники народнического движения все более убеждались, что от религиозных верований, традиций и быта их отделяет пропасть. Подвижничество же интеллигентов в крестьянской среде воспринималось как господские забавы. Например, один из лидеров народнического движения А. Д. Михайлов неутомимо демонстрировал, как надо налаживать отношения с раскольниками на Волге. Он очень гордился своими успехами, серьезно полагая, будто завоевал их признание и обладает прочными связями в этих кругах[63]. Но по воспоминаниям другого участника «хождения в народ». Н. И. Сергеева (из беспоповской семьи), настойчивые попытки Михайлова стать своим среди раскольников не вызывали у них ничего, кроме иронии и скепсиса[64]. Справедлива запоздалая мысль видного теоретика народничества И. И. Каблица:
«Интеллигенция находилась издавна у нас в самой тесной связи с бюрократией и владельцами крепостных душ.
Из их рядов наполнялась она и им, в свою очередь, служила; неудивительно, что народ привык их вполне смешивать. Для него студент – барский сынок и ничего больше».[65]
В статье «Политические воззрения староверия» Каблиц анализировал крушение надежд интеллигенции на революционный потенциал раскола. Призывая к более трезвому и критическому взгляду, он делает главный вывод: массы староверов не настроены на борьбу с властями; они ограничиваются просьбами о свободе своего вероисповедания и не намереваются «творить брань с антихристом»[66]. Более категорична другая известная участница «хождения в народ» В. Н. Фигнер:
«Для нас, материалистов и атеистов, мир раскольников закрыт, а в смысле протестующей силы безнадежен»[67].
60
Агитационная литература русских революционных народников. 1873–1875 гг. – Л., 1970. С. 109–110.
64
Сергеев Н. И. Из жизни людей семидесятых годов: Воспоминания // ОР Пушкинского дома. Ф. 266. Оп. 2. Д. 497. С. 72–73.
66
Каблиц И. И. (Юзов И.) Политические воззрения староверия // Русская мысль. 1882. № 4. С. 183–217.
67
Фигнер В. Н. Автобиографические очерки. Т. 5, С. 214. // Фигнер В. Н. Полн. собр. соч. В 7 т. – М., 1932.