Рассмотрим с этой позиции крупнейшие индустриальные анклавы: Центрально-промышленный район, Петербург, Донецкий бассейн и др. С промышленным центром, группирующимся вокруг Москвы, ситуация понятная. Так, в Нижегородской губернии главным поставщиком рабочих рук на крупные предприятия являлись коренные, исконно русские представители крестьянского сословия. В номерных книгах Сормовских заводов за 1904–1905 годы учтено свыше 10 тыс. человек, из которых почти половина родом из близлежащих уездов, а другая половина распределялась между Владимирской, Костромской, Симбирской губерниями. Весьма интересен такой факт: среди этих учтенных рабочих практически не представлены земледельческие районы страны: из Тамбовской губернии насчитывалось только 99 работников, Новгородской – 85, Смоленской – 26[150]. На Сормовских заводах числилось более 1000 выходцев из мещан, которые также в подавляющем большинстве были из Нижнего Новгорода или соседних промышленных губерний[151]. Другие сословия давали всего лишь 280 работников (дети военных, мелких чиновников, священнослужителей низшего ранга). С увеличением к 1909 году общей численности рабочих до 29 тыс. человек региональные источники рабочей силы остались практически те же[152]. Появление на заводах представителей нерусских национальностей в ту пору воспринималось как исключение, и трудились они, как правило, на вспомогательных работах. В 1900 году около 200 татар из Казанской губернии поступили на предприятие, но спустя несколько недель бросили работу, сославшись на тяжелые условия[153]. Русское население традиционно лучше адаптировалось к производственным тяготам. Напомним, что и бурлаками, обслуживавшими речной трафик на Волге, были также приволжские русские крестьяне, тогда как татары, чуваши, мордва и др. нанимались на эту тяжелейшую работу лишь изредка[154].
Обратимся к другим индустриальным губерниям центра – Владимирской, Костромской и Ярославской. Население городов и рабочих поселков этой обширной территории формировалось исключительно из коренных русских жителей. Так, Иваново-Вознесенск и Шуйский уезд росли за счет притока на фабрики людей из названных губерний (большинство было из Костромского края); их уроженцы составляли около трети населения этого промышленного города[155]. Аналогичное территориальное распределение рабочего класса наблюдалось и в Ярославле: город пополнялся также из Костромской, Вологодской и Московской губерний[156], причем доля выходцев из этих мест неуклонно повышалась. К примеру, на Ярославской большой мануфактуре к началу XX века количество пришлых превысило половину всех занятых на производстве[157]. Такая же ситуация сложилась и на крупных фабриках Московской губернии. На Богородско-Глуховской мануфактуре в 1869 году трудились рабочие, в основном приписанные к Богородскому и Московскому уездам (54 % и 70 % соответственно), а к 1913 году эти показатели значительно сократились (до 24 % и 33 %)[158]. На Раменской фабрике Малютина в Бронницком уезде 75 % текстильщиков в начале 1880-х годов были из близлежащих селений, затем их доля опустилась ниже половины[159].
Эти факты позволяют заключить, что крупная фабричнозаводская индустрия не только стягивала население в города, но и перебрасывала трудовые ресурсы из одной промышленной губернии в другую. Эти перекрещивающиеся потоки образовали целую сеть, выходящую за пределы промышленных губерний центра России. Приток же населения из сельскохозяйственной черноземной зоны, степной полосы, Белоруссии в крупную индустрию региона был совершенно ничтожным (1–2% от общей массы)[160]. То, каким образом население земледельческих районов приобщалось к промышленному труду, можно проиллюстрировать на примере Ярцевской мануфактуры, расположенной в сельском Смоленском крае. Бумагопрядильную фабрику здесь основал в 1872 году московский купец А. И. Хлудов, закупивший 500 английских станков и пригласивший английский административно-технический персонал. Однако местное крестьянство оказалось совершенно не приспособлено к производству, и Хлудов нанял около 800 рабочих из Московской, Рязанской и Тульской губерний. На начальном этапе эти квалифицированные кадры составляли подавляющее большинство ярцевских текстильщиков, и они же обучали местных крестьян, прививая им необходимые трудовые навыки[161]. Причем дело не ограничивалось передачей производственного опыта: прибывшие рабочие умело разжигали среди смоленских крестьян протестные настроения. В 1880 году на фабрике начались беспорядки, прозвучали угрозы расправиться с администрацией. В результате были вызваны войска, и полиция выслала зачинщиков стачки – в основном москвичей, рязанцев и туляков. Постепенно, лишь к середине 1890-х годов численность пролетариев из этих регионов снизилась до 20 %[162].
150
Егоров Е. А. Рабочие Нижегородской губернии. 1900 – февраль 1917 года. – Горький, 1980. С. 38–39.
151
Егоров Е. А. Рабочие Нижегородской губернии. 1900 – февраль 1917 года. – Горький, 1980. С. 38–39.
154
Архангельский С. И. Очерки по истории промышленного пролетариата Нижнего Новгорода и Нижегородской области. XVIII–XIX века. – Горький, 1950. С. 156–157.
155
Васильев Б. Н. К характеристике формирования промышленного пролетариата в России (по материалам Владимирской, Костромской и Ярославской губернии) // Ученые записки Шахтинского государственного педагогического института. Вып. 2. Т. 2. – Шахты, 1957. С. 212–213.
157
Мейерович М. Г. Об источниках пополнения фабрично-заводского пролетариата в эпоху империализма (на материалах Ярославской губернии) // История СССР. 1988. № 5. С. 159.
158
Водарский Я. Е. Промышленные селения Центральной России в период генезиса и развития капитализма. – М., 1972. С. 54.
160
Васильев Б. Н. К характеристике формирования промышленного пролетариата в России (по материалам Владимирской, Костромской и Ярославской губернии). С. 216.