Традиции торговли требуют, чтобы торговец был оборотистым, быстро реагировал на конъюнктуру, был готов к приобретению и к потере. Надо ловить случай, не упускать благоприятных условий, но прибыль не должна быть чрезмерной: «Продал за пять и купил за пять, между этими двумя пятерками Аллах дает ему пропитание». Пословицы говорят: «У торговца острый ум», «Чтобы брать, надо давать».
Перебирая египетские пословицы, посвященные торговле, легко обнаруживаешь, что одни из них носят как бы всеобщий характер, другие явно относятся к традиционной, мелкой торговле в деревне или в городе. Меняется общество, меняются нравы, меняются и принципы торговли и отношение к ней. Но здоровое народное чувство не приемлет алчных, нахрапистых рвачей. Египтяне с осуждением говорят: «И его отец, и твой отец — пиастр!» Быть бережливым — достоинство, но общественное мнение против чрезмерного накопительства Деньги не должны порабощать людей. При почтении к деньгам и богатству египтяне настроены против их власти, особенно против незаконного обогащения.
Вскоре после прихода к власти Садат провозгласил политику «инфитаха» — «открытых дверей», полной либерализации торговли, экономической деятельности местного и иностранного капитала, частных банков. Населению внушалась мысль, будто эти меры обеспечат подъем экономики, улучшат жизнь населения.
«Инфитах», снявший с частников все оковы, обернулся разнузданным ростом спекуляции. Символом нуворишей-спекулянтов в семидесятые годы стала улица Шаварби в центральной части Каира, где были открыты лавки, магазинчики, или, как их стали называть на французский манер, «бутики», с импортными товарами. В домах с давно не ремонтированными фасадами, с трущобными поселениями прямо на крышах, в забитых мусором грязных и вонючих переулочках, на первых этажах сияли по вечерам неоновым блеском витрины, наполненные осколками «красивой» заграничной жизни. Товары предназначались для тех, кто ворует, берет взятки, ворочает делами, но отнюдь не для египтян среднего достатка.
Раковая опухоль улицы Шаварби выбросила метастазы в другие районы Каира. Спекулятивная торговля импортными или контрабандными товарами стала полулегальной и массовой.
«Свободная зона», созданная в Порт-Саиде, превратилась в крупную перевалочную базу для иностранных товаров. Их ввозили в страну, обходя таможенный контроль и лишая государство дохода, подрывая национальную промышленность. Через руки торговцев-спекулянтов уплывали за границу средства, созданные трудом феллаха, эмигранта, нефтяника.
Не в промышленность и не в сельское хозяйство устремился частный египетский капитал, а туда, где была более высокая норма прибыли, в традиционные для него сферы — домостроительство, спекуляцию недвижимостью, торговлю. Что касается иностранного капитала, то он внедрился в ту же торговлю, в гостиничное дело, туризм, банки. На импортно-экспортных операциях сколачивались состояния. В Египте появились миллионеры — сначала десятки, потом сотни, по некоторым данным — тысячи. Их называли «жирными котами инфитаха». Они не могли бы жиреть и лосниться без теснейшей, органической связи, фактически слияния с верхушкой административно-бюрократического аппарата, включая полицию. Высшие чиновники создавали прикрытие для спекулянтов, контрабандистов, крупных торговцев, входя с ними в долю, участвуя в правлениях подлинных или фиктивных компаний. Иногда разоблачались миллионные взятки от американских компаний «Локхид» или «Вестингауз», военно-промышленных корпораций или более мелких фирм. Начинались судебные процессы, тонувшие в море следственных бумаг, выносились приговоры мелким сошкам, а «жирные коты» продолжали, процветать. Наверху бюрократически-спекулятивной пирамиды стояли крупные воротилы, связанные прямыми, иногда родственными узами с семейством Садата, те, кто получил наименование «садатовского клана». Даже после роковых выстрелов на параде в октябре 1981 года, покончивших лично с Садатом, новому президенту не удалось подорвать экономическое влияние «садатовского клана».
Конечно, и в эпоху разгула спекуляций были случаи, когда общественное мнение восставало против «жирных котов» и они поджимали хвосты. В семидесятые годы разыгралась драматическая попытка распродать национальное достояние — плато у пирамид.
Канадский бизнесмен Питер Мунк, основавший в Гонконге компанию «Саус Пасифик пропертиз», за небольшую плату арендовал на 99 лет несколько десятков гектаров почти у подножия пирамид для создания туристского комплекса. Что для чиновников значил кусок пустыни с ее гравием, песком и камнями? Египетская история молчала, зато явственно шелестели доллары, предложенные канадцем. Выждав время, Питер Мунк стал распродавать арендованную им землю небольшими участками. Он верно рассчитал, что за возможность построить виллу с видом на пирамиды, за престижность места, за прекрасный воздух аравийские и другие нувориши не пожалеют денег.
Не выкопав и метра канавы, не заложив ни одного фундамента, компания стала получать миллионы. Профессор истории Каирского университета Намат Фуад начала распутывать клубок грязных дел. Мунк оказался связанным и с египетским правительством, и с саудовской королевской семьей. О сделке стали писать газеты, начались дебаты в парламенте. Распродажа плато у пирамид прекратилась…
Жизнь как бы повторила фабулу фантастической повести молодого египетского писателя Гамаля аль-Гитани. Он уловил психологию «инфитаха», настроения «жирных котов», безумство распродажи, пиратство торгашей. В его повести абсурда «Воспоминания о прошедшем» происходит распродажа иностранцам Египта с молотка. Продали его дома и памятники, его песок и черную, плодородную землю, Нил и воздух, набережные и подземные богатства. За хождение людей по улицам, а ослов — по сельским дорогам стали взимать плату; воду Нила разлили по пластиковым бутылкам и стали экспортировать; создали курорты и самые продуктивные в мире плантации. Все шло прекрасно. Мешал только пустяк — ставшие ненужными египтяне — феллахи, поэты, ученые, сталевары. Тогда компания владельцев Египта обратилась в некий всемирный орган с требованием изгнать людей, незаконно занимающих их собственность: ведь ни одной пяди страны уже не принадлежало египтянам. Но в иске отказали, потому что, как оказалось, еще не весь Египет был продан. Где-то в Верхнем Египте остался один, последний феддан непроданной земли. Толком не выяснили, кто им владел — то ли 150-летний старец, то ли его внук. Но все узнали, что последним федданом владел египтянин и назвал он этот феддан «Землей Египта». К нему подослали покупателей и предложили горы золота. Он отказался. Против него послали самолеты с ядовитыми веществами, но ветры Египта отнесли смертоносные газы от «Земли Египта». От его феддана отвели воду, но лучшие ученые Египта придумали невиданный способ орошения, и клочок земли цвел и плодоносил. Подослали убийцу, но мужчины и женщины встали на защиту последнего египтянина, владеющего «Землей Египта». Послали полчища бульдозеров, чтобы стереть с лица земли этот последний феддан, но мужчины, женщины, дети построили из своих тел преграду на пути бездушной техники…
В чудовищном абсурде всеегипетской распродажи была горькая правда семидесятых годов. Но была правда и во всеегипетской защите «Земли Египта», хотя автор, поступая умно, не завершает свою повесть чьей-либо победой.
Куда ведут «открытые двери» Египта? — задают вопрос многие египтяне. Что означает для страны продолжение курса, начатого Садатом? От насеровской эпохи остались высотная Асуанская плотина, заводы и фабрики, сооруженные при сотрудничестве с Советским Союзом. А что осталось после десятилетнего правления Садата?
Египет получал займы на Западе в качестве платы за смену политического курса и «проедал» их. В страну ввозилось все больше продовольствия и одновременно все больше автомобилей и предметов роскоши. К середине восьмидесятых годов долг Египта превысил 30 миллиардов долларов. Три лепешки из пяти, которые ели египтяне, были выпечены из иностранной муки. Зависимость от импорта американского продовольствия тяжело давила на внешнеполитический курс Каира, но об этом — особый разговор.