«Романтический подход к попытке понять египетский национальный характер не поможет оценке истинного положения дел, — писал египетский социолог Иззат Хигази в исследовании «Египетский национальный характер между отрицательными и положительными свойствами». — Опасные вызовы, с которыми сталкиваются египтяне внутри и вне страны, требуют реалистического подхода к своему национальному характеру. Необходимо дать объективную оценку как его позитивных, так и отрицательных черт, для того чтобы наметить здравую политику изменения общества». Основные черты национального характера египтян, считал он, — следствие общественных условий, в которых жил феллах многие поколения, и в частности взаимоотношения между властью и различными общественными силами в Египте.
«Главный ключ к объяснению национального характера, — по его мнению, — это природное и политическое единство страны и относительная стабильность на протяжении истории. Неудивительно, что относительная закоснелость — одна из основных черт египетского национального характера. Вместе с тем в египетском национальном характере постоянно происходит внутренняя борьба. Разные черты могут проявляться по-разному, в зависимости от общественных условий. И египтянин в состоянии преодолеть свои отрицательные черты».
Социолог Хамид Омар утверждал, что египтяне «отличаются гибкостью и умением подлаживаться, умением скрывать подлинные чувства за приятным обращением, преувеличенно относиться к самоутверждению, но одновременно стремятся уменьшить социальную ответственность; они отличаются склонностью к индивидуалистическим действиям и отвергают коллективизм» Его определение, как и многие предыдущие, отнюдь не бесспорно, хотя он и оговаривается, что все эти свойства характера являются «прямым следствием социальных, экономических и политических условий различных форм организации общества и разных режимов»; они, эти свойства характера, не являются «естественными» в египтянах, а «сложились при определенных обстоятельствах, они не вечны и могут изменяться». За тем египетским характером, который сконструировал египетский социолог, стоит личностный подход, определяемый болью за положение народа и состояние общества. Но его резкие суждения и упрощенные характеристики египтян, его отрицательные эпитеты в адрес национального характера не раз использовались во враждебной арабам пропаганде.
Читая горькие и порой несправедливые высказывания Хамида Омара в адрес его же соотечественников, не только ищешь аргументы для возражения ему, но и вспоминаешь личный опыт. Я встречал египтян, будто отлитых из стали.
Вожак александрийских рабочих и парламентарий Абуль Изз аль-Харири. Его били и сажали в тюрьму, оскорбляли и поносили, пытались оклеветать и даже убить. Он оставался верен своему делу. Его авторитет среди александрийских рабочих был таков, что он побеждал на выборах любого, в том числе премьер министра, и лишь наглым жульничеством могли не пропустить его в парламент. Рабочий-бедняк, он заочно окончил университет. С лицом, которое не обезобразил даже шрам, оставленный кинжалом подосланного полицией убийцы, он был олицетворением красоты и силы. Свои выступления на митингах он начинал словами: «Мир вам, мужики!» Свой говорил со своими, честно и страстно и рубил им правду, правду, правду. Униженные, задавленные, угнетенные, оплеванные расправляли плечи, чувствовали себя людьми и смотрели на него как на провозвестника будущего, хотя, откровенно говоря, и для него оно не было ясно.
Доктор экономики Фуад Мурси — большеголовый, большегубый, но с обаятельной, располагающей к себе улыбкой, низенький, широкоплечий, коротконогий — идеальный объект для карикатуристов, умный, остроумный и абсолютно честный. Один из лидеров левых, он пять лет просидел в концлагере при Насере. Прямо с — барачной койки президент передвинул его в кресло министра снабжения. Фуад Мурси усмехается: «На мою скромную квартиру и невеликие литературные доходы все жулики Египта смотрят с ухмылкой. Ты бы мог стать миллионером за два месяца и мультимиллионером за два года, говорят мне». Он стал одним из лидеров левой Национально-прогрессивной партии.
Фуад Мурси написал предисловие к египетскому изданию моей книги «Нефть Залива и арабская проблема». Я не привык к гиперболизациям египтян и долго уговаривал его снизить на несколько ступеней эпитеты в мой адрес, но он отшучивался: «Ты хочешь, чтобы твоя книга продавалась? Терпи мое предисловие!»
Потом пришла новость: в сентябре 1980 года в ходе массовых репрессий его схватили, обвинив в шпионаже в пользу Советского Союза. Ему грозило пожизненное заключение. Садата убили, обвинения рассыпались. Он вышел на свободу, и через два месяца мы встретились в Каире и горячо обнялись. Его бесил не арест, не угроза пожизненного заключения, а обвинение в шпионаже. «Я — политический лидер с известными политическими взглядами. Я готов идти за них в тюрьму. Мое убеждение — тесное сотрудничество Египта с СССР в национальных интересах Египта. Я говорил это и говорю открыто, но обвинять в шпионаже… какая безмерная подлость».
Мы встретились два года спустя в Москве. Он был спокоен и настроен философски: «Египет извлек свой национальный характер из своей земли и Нила. Нил научил крестьянина работать, а с помощью коллективного труда египтянин смог подчинить себе Нил. Такова основа египетской цивилизации и египетской души».
В Египте у меня были еще два друга. Судьбы их подобны легендам.
Поэт Ахмед Фуад Негм писал стихи, далекие от канонов классической арабской поэзии. Слепой музыкант Шейх Имам пел, импровизируя, на свадьбах чужие песни под аккомпанемент уда — струнного инструмента.
В один из жарких летних дней 1962 года их познакомили. Негм прочитал несколько стихотворений. Шейх Имам исполнил песни в своей обработке. Они решили работать вместе и не расставались много лет. Их имена стали известны в арабском мире от Атлантики до Персидского залива.
Негм родился в безземельной крестьянской семье и с семи до семнадцати лет батрачил. Характер юноши окреп в лишениях. В душе будущего поэта навсегда сохранились образы родной деревни: утренний туман над Нилом, вздохи буйволов, запахи прекрасной, доброй египетской земли. Он запомнил прибаутки бродячих торговцев, сказки, что рассказывали старики, легенды, древние, как пирамиды. Негм был чернорабочим, разносчиком, железнодорожником. Потом первые профсоюзы. Стачки. Тюрьма.
В тюрьме политические заключенные дали мне «Мать» Горького. Я был потрясен. Затем читал Чехова, Достоевского, Толстого, Тургенева, Брехта.
— Ты называешь русские имена, чтобы сделать мне приятное?
Искренние, живые глаза поэта смотрели из-под густых, слегка вьющихся, наполовину седых волос.
— Нет, потому что это было действительно так. Далекая река русской литературы пробивается среди наших пустынь, и из нее пьют все, кому дорога собственная культура.
Шейх Имам слеп почти от рождения. Сын феллаха выжил назло превратностям судьбы. Подростком он вызубрил наизусть Коран, переехал в Каир, чтобы изучать богословие. Но звуки мира, и особенно звуки музыки, переполняли его. Имама приютил в своем доме музыкант, слепой, как и он сам, и обучил играть на уде, петь и сочинять.
Негм и Шейх Имам обратились к египтянам с темами, которые волновали их сердца. Музыкант использовал народные мотивы, дервишские молитвенные гимны, но внес в них дыхание и ритмы эпохи. Песни Негма — Шейха Имама стали петь египетские рабочие, они звучали на студенческих сходках, в палестинских лагерях Ливана.
В стихах Негма — боль за Египет тружеников, в который он верил.
Мы встречались у него дома. Циновка на полу в тесной комнатушке. Полки с книгами и тахта. Маленькие стулья. За окнами — набитый беднотой квартал Эль-Гури. В соседнем помещении — Шейх Имам. Поэт был юношески легок в движениях, хотя ему тогда уже было сорок восемь и он был болен. «Меня нельзя сломить. Меня можно только убить, как убили Бико в Южной Африке», — говорил он.
Поздно вечером Негм вышел проводить меня. Темные фасады облупившихся домов, изогнутые переулочки, где не проедет автомашина, фонари прошлого века, могучая стена мамлюкской крепости над домишками…