В середине октября в общинном зале в Уэйкроссе, на крайнем юге штата, его удивило отсутствие провоцирующих плакатов. Он вдруг ощутил серьезность собравшихся. Не видно было пикетов.
– Их там не было нынче вечером, – сказал он Тому.
– Похоже, что это кончилось, – заметил Том. – Наши опросы показывают, что это уже не срабатывает.
– Я разочарован, – улыбнулся Уилл. – Только научился отвечать на провокации.
– Опросы показывают, – сказал Том, – что мы начинаем выигрывать в небольших городках и в сельской местности. Именно там людей привлекает имя сенатора Карра, с которым мы связаны. Но меня по-прежнему беспокоит некоторое отставание от Кэлхоуна. Надо его догонять. Это возможно, если как следует потратимся на телевидение. Но на это нет денег, Уилл. Второе осложнение – предстоящий судебный процесс. Он вынудит вас, Уилл, резко замедлить темп проведения кампании.
– Нельзя ли спланировать, чтобы все воскресенье перед началом процесса я мог провести дома?
– Это мы можем сделать. Кампания осложнится, если вы плохо проявите себя в суде.
– Полагаю, что толку будет немного, если я и выиграю процесс, – спокойно сказал Уилл. – «Обвиненный в убийстве получает свободу», – представляете заголовок в газетах?
– Послушайте, Уилл, худшее, что вы можете для себя сделать, это сейчас уже беспокоиться о том, как процесс повлияет на ваши шансы быть избранным. Просто приложите максимум стараний и позвольте мне позаботиться об освещении дела в прессе.
– Затем еще дебаты с доктором Доном. Он ведь мастак во всем, что касается телевизионных выступлений.
– Есть некоторые идеи в этом плане, – сказал Том. – Возможен новый подход к организации дебатов. Позже мы это обсудим.
Глава 8
В течение трех дней Мики Кин следил за Уиллингхэмом. Он был на месте, когда этот человек вставал утром, и он укладывал его в постель вечерами. Под деревьями на лесистом участке, в середине которого стоял дом Уиллингхэма, нашлось на горке хорошее место с обзором дома, стоянки и гаража.
Уиллингхэм дважды выезжал в церковь Святого Холма и по пути заглядывал в магазины, но большую часть времени оставался дома. Никто не приезжал повидать его, и появлялись лишь почтальоны да служащие из конторы, осуществляющей чистку ковров.
На третью ночь Уиллингхэм лег рано. Огни в доме погасли в одиннадцатом часу. Кин поехал домой и по дороге остановился у офиса Мэнни Пирла.
– Вы все же полагаете, что Уиллингхэм стоит за всем этим? – в который раз спросил Мэнни.
– Кто знает? Пока ничего не могу доказать. Но все как-то увязывается, понимаете? Чувствую, что Уиллингхэм выведет меня на Перкерсона.
– А как быть с доктором и медсестрой, – спросил Мэнни. – Может, за ними стоит понаблюдать?
– Если все так, как я думаю, Перкерсон с ними не общается. Получил новые уши и новый нос и исчез. Мне нужно неделю на Уиллингхэма; если ничего не добуду, попробую поработать с медиками.
Когда Кин вошел к себе в квартиру, звонил телефон. В свое время он опубликовал этот номер в объявлениях о розыске Перкерсона. Импульсивно Мики схватил телефонную трубку еще до того, как включился автоответчик.
– Хэлло.
– Хэлло, – произнесла женщина. Низкий, сипловатый, чем-то знакомый голос. – Это Майкл Кин?
– Да.
– Вам нужен Гаролд Перкерсон, я предоставлю его. – сказала женщина. – Мне нужна награда.
– Получите, что обещано, тут нет вопроса, – ответил Кин. – Ваше имя?
– Зовите меня Джил, – сказала женщина.
– О'кей, Джил, пусть так. И где, по-вашему, Перкерсон?
– Нужно встретиться. Мне понадобится ваша защита.
– После того, как я найду Перкерсона, он уже не сможет дышать свежим воздухом. Вам не о чем будет беспокоиться.
– Не думаете же вы, что он одинок в этом деле, – сказала она.
– Одинок в чем?
– За ним нечто большее, чем та книжная лавка.
– Так расскажите, – сказал Кин. – Если вы в самом деле кое-что знаете.
– Клиника абортов и Уинслоу, – сказала она. У Кина перехватило дыхание. Женщина могла догадаться насчет клиники – об этом писали газеты, толковало телевидение – но нигде и слова не появилось, что Уинслоу умер не от сердечного приступа.
– Где можем встретиться? – спросил Кип.
– Поезжайте по дороге восемьдесят пять на север, – сказала она, – сверните на съезд на Ленокс-роуд, поверните налево к Леноксу. Через пару миль ресторан «У Хьюстона», сразу за торговыми рядами. Я сейчас там. Пятнадцати минут хватит?
– О'кей, буду через пятнадцать минут. Как выглядите?
– Я сама вас увижу. Не опаздывайте, а то уйду. Кин знал ресторанчик «У Хьюстона», привлекающий разную публику – и семейных людей и хиппи, – всегда заполненный посетителями.
Восемь минут спустя он уже мчался на скорости семьдесят миль по дороге 85. Почти, никакого движения здесь уже не было. У съезда на шоссе, ранее связывавшего соседние штаты, Кин свернул на отходящую с: него влево
Ленокс-роуд. Впереди завиднелся перекрывающий ее мост. Подъезжая к нему, Кин в зеркальце заднего вида заметил фургон с одиноким водителем, надвигавшийся сзади.
Фургон разогнался как раз в тот момент, когда ему полагалось бы притормаживать перед светофором.
– Вот сумасшедший, – сказал вслух Кин. – Не видишь, что ли, что красный свет?
Но фургон норовил обогнать его, и он притерся. Прежде чем фургон врезался в левый бок его машины, Кин увидел темные очки и усики водителя.
Кин закричал и нажал на тормоза, пытаясь удержать машину на дороге. Но педаль провалилась, поскольку гидравлические тормоза отказали. А от механических было уже мало толку. Кин мертвой хваткой вцепился в рулевое колесо, напрасно пытаясь подать машину влево, однако не мог остановить скольжения. Фургон на добрых полтонны был тяжелее его машины. Надвигалась опора моста.
«Перкерсон!» – полыхнуло в мозгу в тот самый момент, когда машина врезалась в гору бетона.
Глава 9
Мики очнулся под грохот и скрежет.
– Ради Бога, поосторожнее, вы разорвете его! – кричал кто-то.
Кин осознал, что он не в аду и даже не в чистилище; там о нем не стали бы так заботиться. Сильной боли он не ощущал, но ему было трудно сделать глубокий вдох.
– Приходится извлекать его, как сардину из мятой банки, – произнес голос. – Кто знает, какие у него внутренние повреждения; нужно тащить его дюйм за дюймом, о'кей? Постойте, сперва натащу на него воротник.
Что-то твердое обвило шею Кина, затем чья-то рука обхватила его талию.
– Осторожно! – взвизгнул кто-то.
– Не знаю, как это сделать, – прозвучал еще один голос. – Трудно сказать, где кончается он, где начинается металл.
Кин почувствовал, что рука тянет его, и его тело переместилось. Потом наступила боль – пронизывающая, безграничная. Он закричал.
– Вот дерьмо, – сказал голос. – Его нога там зажата. Приведите-ка человека с факелом.
– Не надо, – слабо произнес Кин.
– Что? Боже, он говорит.
– О, дерьмо, – повторил кто-то. – Что же он сказал?
– Не надо факела, – сказал Кин погромче, чувствуя запах бензина.
– Он попал в точку, Эдди. Ты всех тут взорвешь своим факелом. Надо работать ключом для открывания банок.
«Сардинка, – подумал Кин, – это я-то сардинка», Они опять его передвинули, и он отключился.
Свет был ярким, и боль во всем теле. Вокруг толпились люди, нагибаясь к нему, стаскивая с него одежду. Слышен был треск разрываемой ткани.
– Морфин! – сказал кто-то, и Кин почувствовал иглу:
– Подождите минутку, – сказал он, желая что-то внушить им, но опоздал, разлилась приятная теплота.
Очнувшись в следующий раз, он уже не собирался терять сознание. Он был один в палате, куда через жалюзи пробивался солнечный свет. Он хотел поднять руку и тронуть свое лицо, но вспыхнула боль в груди. Однако желание почесаться стало уже нестерпимым, и тогда он стал тихонечко подымать руку снова. Открылась дверь, вошла медсестра.