— Прикажите подать автомобиль, — допив чай, сказал Верховный. — Поедем, встретим барона Унгерна. Хочу с ним побеседовать.
Можно было бы спокойно дождаться его в Михайловском замке, принять, как положено, с докладом, но Корнилов не приказывал барону, как генерал и Верховный Главнокомандующий, это была частная просьба. И он не видел ничего зазорного в том, чтобы одно частное лицо встретило на вокзале другое.
Он почувствовал небольшой соблазн выйти инкогнито, но его портрет столько раз печатался в газетах и на плакатах, что даже в гражданском пальто и в кепке с пуговкой вместо фуражки его непременно узнают. Поэтому Корнилов решил не заниматься ерундой и отправился в привычном уже генеральском мундире.
Выехали малым числом, на одном автомобиле, и Хан снова вызвался лично сопровождать генерала. После прошлого покушения корнет Хаджиев крайне ревностно относился к своим обязанностям, и занял место в автомобиле рядом с генералом. Ещё один охранник занял место впереди, рядом с шофёром.
Николаевский, в будущем — Московский, вокзал был одним из тех зданий, напоминавшим генералу о юности. В Петрограде хватало зданий, которые сохранили свой облик на сотни лет, но почему-то именно этот вокзал особенно сильно заставлял вспоминать о «Сапсанах», курсирующих между Москвой и Питером.
Автомобиль остановился почти у самого входа, солдатик из охраны подбежал, чтобы сообщить шофёру о том, что тут стоять нельзя, но, завидев генеральские погоны одного из пассажиров, только приложил руку к фуражке и отошёл, не говоря ни слова.
— Хан, голубчик, сходите, узнайте, что там, — попросил Корнилов.
Корнет кивнул и отправился внутрь вокзала, генерал взглянул на часы. Расписания здешние поезда придерживались очень приблизительно, плюс-минус лапоть от расчётного времени. Даже при том, что порядка на железных дорогах стало гораздо больше, чем прежде. Генерал мог позволить себе подождать, но дел насегодня ещё хватало.
Наконец, на крыльцо вокзала начал выходить народ с чемоданами и саквояжами, тут же расходящийся в разные стороны, к извозчикам и такси. Многие косились на генеральский автомобиль, припаркованный у самого выхода, некоторые даже заглядывали в окна.
Через какое-то время на крыльце показался и корнет Хаджиев, в сопровождении довольно невзрачного казачьего офицера. Хан указал рукой в сторону автомобиля и даже открыл барону Унгерну дверь.
Тот заглянул внутрь, прежде, чем сесть. Увидев генерала Корнилова, он несколько опешил.
— Здравствуйте, Роман Фёдорович, — произнёс Корнилов. — Садитесь.
— Здравия желаю, Ваше Высокопревосходительство, — осторожно произнёс Унгерн.
— Садитесь, — поморщился генерал.
Тот послушно устроился на сиденье, Хан забрался следом, хлопнув дверью. Автомобиль тронулся, рыча двигателем.
— Как дела в Иркутске? — спросил Корнилов.
Унгерн покосился на генерала, который спокойно сидел, поглядывая в окно на серую петроградскую действительность.
— В Иркутске теперь хорошо, спокойно… — пробормотал барон. — Комитетских арестовали, обратно по тюрьмам отправили.
— Даже без стрельбы обошлось? — хмыкнул Корнилов.
Ему докладывали о том, что произошло в Иркутске, но расспросить очевидца всегда интереснее.
— Ну как, постреляли немного, — пожал плечами Унгерн. — Вы меня для этого вызвали? Об Иркутске расспросить?
Корнилов усмехнулся.
— Не вызвал, а пригласил, — сказал он. — У меня для вас есть работа.
Барон Унгерн неприязненно покосился на генерала.
— Что бы это ни было, я отказываюсь, — сказал он. — Прошу меня извинить.
Корнилов удивлённо приподнял бровь. Такого жёсткого отпора он не ожидал, скорее наоборот, рассчитывал, что барон Унгерн охотно возьмётся за предложенную возможность.
— Могу я узнать, почему? — спросил Корнилов.
— Я — монархист, и работа на революционеров противоречит моим принципам, — заявил Унгерн.
— А я, стало быть, революционер? — фыркнул генерал.
— Так точно. Вы сами об этом трубите на каждом углу, во всех газетах, — сказал Унгерн. — И семейство Государя арестовали именно вы, Ваше Высокопревосходительство.
Корнилов поморщился. Ему это ещё долго будут припоминать. Не все понимали, что так было безопаснее для самого царя и его семьи. Или не хотели понимать.
— Если бы монархия могла спасти Россию, я бы самым первым вступил в ряды монархистов, Роман Фёдорович, — вздохнул генерал. — Но Россию сможет спасти только сильная власть. Ни Николай, ни Михаил сильной властью быть не могут.