Съезд открылся речью генерала Алексеева. В ней впервые прозвучало то, что уже понимали многие: «Россия погибает. Она стоит на краю пропасти. Еще несколько толчков вперед, и она всей тяжестью рухнет в эту пропасть». Закончил Алексеев свое выступление словами: «Мы все должны объединиться на одной великой платформе: Россия в опасности. Нам надо как членам великой армии спасать ее. Пусть эта платформа объединит вас и даст силы к работе»{204}.
За время своей работы с 7 по 22 мая съезд провел 13 пленарных заседаний, плюс к тому заседания комиссий и частные заседания, не имевшие официального характера. На одном из них выступил известный всей России крайне правый думский депутат В.М. Пуришкевич. В свое время популярность ему создали скандальные выступления с парламентской трибуны, а еще больше — участие в убийстве Распутина. У Пуришкевича и раньше были связи в офицерской среде (в мировую войну он заведовал одним из санитарных поездов и неоднократно выезжал на фронт). Есть сведения о том, что созданное им в 1917 году «Общество русской государственной карты» объединило вокруг себя значительное количество офицеров. Но это отнюдь не следует считать доказательством массового распространения среди офицерства монархических идей. На могилевском съезде сам Пуришкевич позиционировал себя как революционера, говоря о том, что это именно он убийством «старца» подал сигнал к перевороту.
За два дня до окончания работы съезда в Могилев прибыл военный министр Керенский. Свое выступление перед делегатами он построил в обычной для него манере, чередуя пламенные призывы к защите свободы с невнятными угрозами в адрес противников революции. Но на этот раз привычного взрыва экзальтации речь Керенского не вызвала. Участники съезда своим холодным приемом ясно продемонстрировали «вождю российской демократии», что их настроения мало совпадают с его политической линией.
В резолюциях съезда говорилось о необходимости восстановления дисциплины в армии, ликвидации искусственно создаваемой розни между солдатами и офицерами, принятия самых жестких мер против дезертиров и уклоняющихся от боя. Самым же главным результатом было создание Союза офицеров армии и флота. Председателем Главного комитета союза был избран полковник Новосильцев, его заместителями — полковники Пронин и Сидорин. Местом пребывания Главного комитета был избран Могилев. Это было принципиально важно. Делая выбор между Могилевом и Петроградом, руководители союза давали понять, что в намечающемся противостоянии Временного правительства и Ставки новая организация свою позицию определяет однозначно.
Отделы и подотделы Союза офицеров создавались при штабах крупных частей и соединений, в тыловых гарнизонах и округах. По сути дела, возникала разветвленная сеть, способная в кризисной ситуации сыграть очень важную роль.
Однако при этом надо помнить, что Союз офицеров, будучи организацией легальной, открыто свою антиправительственную позицию ни в чем не выражал. Союз готов был поддержать авторитетного лидера, выступившего бы с лозунгами наведения порядка, но сам провоцировать подобное выступление не стал.
Другой вопрос, что большая часть руководителей союза совершенно ясно склонялась к идее установления в стране твердой власти. В начале июня Новосильцев, Сидорин и еще один член Главного комитета — капитан Кравченко тайно прибыли в Москву. Здесь на квартире члена кадетского ЦК князя П.Д. Долгорукова состоялась их встреча с московскими кадетами. Московский отдел был самым сильным и влиятельным в кадетской партии, по сути, именно его позиция определяла партийную линию. Однако встреча эта представителей Главного комитета разочаровала. Новосильцев вспоминал, что его собеседники готовы были поддержать переворот, но уклонялись от какого-либо участия в его подготовке{205}.
В поисках единомышленников Новосильцев и Сидорин выехали в Петроград. Здесь они встречались с Милюковым, Родзянко и некоторыми другими политиками меньшего масштаба. У Милюкова визитеры из Могилева не вызвали энтузиазма. Он явно не верил в затею с военным переворотом, хотя от сотрудничества в будущем и не отказался. Родзянко проявил большую заинтересованность и даже назвал фамилию Брусилова в качестве возможного кандидата на роль военного диктатора. Новосильцев и Сидорин, знавшие, что Брусилов сделал ставку на Керенского, отнеслись к этому варианту скептически. Их более привлекал Колчак. Короткая встреча с Колчаком еще более утвердила их в этом мнении. В Ставку посланцы Главного комитета возвращались, уже имея определенное видение будущего.
Идея военной диктатуры, что называется, витала в воздухе. К этому склонялись руководители большинства офицерских организаций. Одна из таких групп, действовавших помимо Союза офицеров, была создана в Петрограде в мае 1917 года по инициативе генерала П.Н. Врангеля и полковника А.П. Палена. В своих мемуарах Врангель рассказал об этом так: «В помощь нам мы привлекли нескольких молодых офицеров. Нам удалось раздобыть кое-какие средства. Мы организовали небольшой штаб, прочно наладили связь со всеми военными училищами и некоторыми воинскими частями, расположенными в столице и пригородах, организовали рад боевых офицерских дружин. Работу удалось поставить отлично. Был разработан подробный план занятия важнейших центров города и захвата всех тех лиц, которые могли бы оказаться опасными»{206}.
Кандидатом на роль будущего военного диктатора, по мнению Врангеля, мог бы быть командующий 9-й армией генерал П.А. Лечицкий, незадолго до этого смещенный со своего поста. Однако Лечицкий отказался от сделанного ему предложения. Тогда Врангель нашел выход на находившегося в те дни в Петрограде ординарца Корнилова В.С. Завойко. Их встреча состоялась на квартире Завойко, жившего на набережной Фонтанки у Семеновского моста. Врангель вспоминал: «Завойко произвел на меня впечатление весьма бойкого, неглупого и способного человека, в то же время в значительной мере фантазера. Мы говорили очень мало, почти все время говорил сам Завойко. С моими мыслями он согласился с первых слов. По его словам, так же смотрел на дело и генерал Корнилов»{207}. По протекции Завойко один из членов организации Врангеля — поручик И.П. Шувалов был зачислен в штаб Корнилова.
Сам Врангель через какое-то время получил назначение на фронт, и во главе организации остался граф Пален. Но контакты между петроградским подпольем и штабом Корнилова после этого не прекратились. Более того, они стали еще прочнее. Поручик Шувалов вошел в состав руководства «Республиканского центра», и, таким образом, вся необходимая информация могла накапливаться у заинтересованных лиц.
Обратим внимание на важное обстоятельство. Весной и в начале лета 1917 года военную диктатуру определенно поддерживало только офицерское «подполье». «Надполье», в лице политических партий и их вождей, занимало позицию более осторожную. Вероятно, главной причиной этого было то, что у сторонников диктатуры не было популярного лидера. Не случайно в обойме возможных кандидатов на роль диктатора фигурировало до десяти человек. Корнилов среди них был далеко не первым. Недавний командующий столичным округом только что прибыл на фронт, где ему еще предстояло доказать, на что он способен.
ВОСЬМАЯ АРМИЯ
За два года мировой войны численность русской армии достигла гигантских размеров. Почти десять миллионов солдат и офицеров находились на фронте, еще более полутора миллионов — в тылу. Именно в тылу, в резервных полках и запасных батальонах, началось разложение, быстро докатившееся и до фронта. Начало этому положил уже упоминавшийся «приказ № 1». Формально он относился только к частям петроградского гарнизона, но фактически уже в марте 1917 года действие его распространилось на всю армию и флот.
Повсеместно возникли солдатские комитеты, пытавшиеся взять под контроль не только быт солдат, но и принятие оперативных решений. Обычным делом стали случаи, когда батальон или полк отказывались выполнять приказы командования. На передовой началось братание, то есть несанкционированные контакты солдат с противником. Надо сказать, что немцы охотно играли на стремлении русских солдат к миру. Как правило, инициатива братаний исходила именно с немецкой стороны. Такого рода сцены были обставлены как праздники — с оркестрами и угощением, на которое немцы не скупились.