«Пора!» — понял Кирилл, холодея.
Выхватив любимый «парабеллум», он выстрелил в «красногвардейца». Тот упал картинно, как в театре, раскинув руки в наколках. Новенькая кепка откатилась в сторону, открывая блестящие, густо набриолиненные волосы. Солдаты присели в унисон, одним сдвоенным движением бросили винтовки и резко задрали руки вверх. Авинов молча повёл стволом — уматывайте!
Бородачи живо развернулись, как по команде «Кругом!», и неуклюже побежали, загребая сапогами.
— Благодарю вас, юноша, — церемонно сказал генерал.
— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!
Алексеев не вздрогнул, он лишь слегка повернул голову, косо глянув на корниловца.
— Вы отстали от жизни, юноша, — проворчал он, — нынче мы все «товарищи».
Это был отзыв.
— Товарищество уступит воинскому братству, — выдал Кирилл вторую половину пароля.
— Да будет так! — торжественно договорил генерал.
Сутуловатый, с косым взглядом из-под очков в простой металлической оправе, с несколько нервной речью, в которой нередко слышны были повторяющиеся слова, Алексеев производил впечатление скорее профессора, чем крупного военного.
— Я послан Лавром Георгиевичем Корниловым, — сказал Авинов.
Алексеев очень удивился и взволновался.
— Зачем? — спросил он дрогнувшим голосом.
— Прежде всего, генерал просил извинить его за те резкие слова, которые он вам наговорил в день ареста. Лавр Георгиевич был тогда очень утомлён, взвинчен, угнетён провалом…
— Я всё понимаю, — поднял генерал руку, обрывая Авинова. — Моя тогдашняя цель состояла в том, чтобы спасти Корнилова и его сподвижников, а на благодарность или хотя бы на понимание я и не рассчитывал… Кстати, вы не представились.
— Простите, ваше высокопревосходительство. 1-го ударного Корниловского полка поручик Авинов! Честь имею.
— А вам известно, поручик, что полк ваш переименован в 1-й Российский ударный?
— Кем? — пренебрежительно отозвался Кирилл. — Этим паяцем во френче?
Алексеев издал сухонький смешок.
— Вы правы… э-э…
— Кирилл, — подсказал Авинов.
— Вы правы, Кирилл. Но давайте-ка отойдём подальше, пока товарищи не вернулись с подмогой.
Генерал кивнул на убитого.
— Это не товарищи были, а подельники. Я пристрелил вора по кличке «Секач».
— Всё смешалось в России… — брюзгливо сказал генерал-адъютант.
— И не говорите, ваше высокопревосходительство!
Кирилл подобрал «маузер» и двинулся за генералом.
— Знаете, Кирилл, — признался генерал, — я до сих пор ощущаю вину за то, что принудил императора отречься от престола. Да, правитель он был никудышный, слабый и безвольный, но разве без него стало лучше?
Авинов припомнил случайную встречу с самодержцем российским, объявившим себя Главковерхом, хотя сам пребывал в чине полковника. Кирилл углядел императора мельком, но впечатление чего-то мелкого и ничтожного осталось навсегда — Николай говорил невнятно, путался, делал слишком много вялых движений и жадно пил из графина воду. Воистину «Царскосельский суслик»…[22]
— Не переживайте, ваше высокопревосходительство, — сказал корниловец великодушно. — Царь был лишним, и его убрали. Ещё бы «временных» скинуть да всю шушеру советскую пересажать… Совсем бы хорошо стало!
Решив скоротать путь, оба запрыгнули в полупустой вагон трамвая. Трамвай еле полз, пьяно пошатываясь и сотрясаясь, дребезжа пыльными стёклами и разболтанными сочленениями.
Хмурый, всем недовольный кондуктор взял с Кирилла плату за проезд.
— За двоих, — сказал Авинов.
— Сам заплачу, — отверг генерал его помощь. — Что я, двадцати копеек не найду?
Посапывая, он вынул из кармана шинели двугривенный[23] и передал по назначению.
— Ваш билет, товарищ, — буркнул кондуктор и прошёл в следующий вагон «обилечивать» граждан.
Кряхтя, Алексеев присел на сиденье.
— Так зачем же вас послали? — спросил он.
— Чтобы наладить связь, — бойко ответил Авинов. — Чтобы бороться вместе, а не врозь.
— Бороться за что?
— За единую, великую и неделимую Россию! За Корниловым идут многие — и монархисты, и республиканцы. Одни жаждут вернуть царя, другие резко против, но все более-менее готовы признать Лавра Георгиевича Верховным правителем Русского государства, хотя бы временно.
Генерал снял фуражку и положил на колени. Прищурился.
— Поверьте, Кирилл, мне очень хочется довериться вам полностью, но я не один.
— А сколько вас?
Взгляд Алексеева словно ледком подёрнулся, и Авинов тут же договорил, словно предупреждая резкость:
23
В то время плата за проезд в трамвае была установлена в размере 20 копеек, а для солдат — 5 копеек, но «люди с ружьями» даже с мелочью не расставались, продолжая кататься «на халяву».