— Поговори, пожалуйста… — промурлыкала Нвард, подлащиваясь, и села на него сверху, поелозила попой, прогнула спинку, прижалась легонько, гладя грудями, касаясь пальцами…
Ровно в девять утра караван из трёхсот с лишним «Бенцев», «Лесснеров», «Даймлеров» и одного «Лорен-Дитриха» покинул Трапезунд, направляясь к Эрзеруму.
Глава 17
ГРОМ ПОБЕДЫ
Чем дальше в горы уходил караван, тем суровее делались виды — леса уступали место заснеженным лугам, переходившим в ледяную каменистую пустыню, безжизненную и безрадостную.
Первую остановку сделали на повороте в Эрзинджан, древний город, известный как Азирис ещё с незапамятных хеттских времён, а в 1916-м захваченный Юденичем. Эрзинджан возлежал на западном краю плодородной долины, сплошь покрытой садами, и летом представлял собой подлинный оазис среди неприветливых гор.
Наверное, именно поэтому тутошний русский гарнизон поредел лишь наполовину, не спеша эвакуироваться из эрзинджанских фортов — хороша была землица! Конечно, всё кругом какое-то не своё, не родное, так ведь прижились же тут как-то молокане с духоборами![142] Изб понастроили, и живут себе. Налево глянешь — минареты с мечетями да с караван-сараями, а направо посмотришь — девка выступает в сарафане, вёдра тащит на коромысле, а подружка её журавель колодезный опускает… Русь!
В Эрзинджане сошли корниловцы, а караван продолжил свой нелёгкий путь.
На восемьдесят вёрст между Эрзинджаном и Эрзерумом вдоль правого берега Евфрата, местными прозванного Кара-Су, простиралась высочайшая отвесная скала, на самом краю которой, прижимаясь к крутому склону, вилась узкая, гладкая, как полотно, дорога, едва пригодная для того, чтобы разминуться двум подводам. А внизу, глубоко-глубоко, шумел и ревел Евфрат, бурный и стремительный, бурливший и пенящийся. По левой стороне его тянулись, теряясь вдали, горы, а впереди расступались утёсы, прорезанные рекой. На тёмных скальных громадах то там, то сям мелькала белёсая полоска шоссе.
Было холодно, но Кирилл изрядно потел, сидя за рулём «Бенца». Ужасающая пропасть обрывалась в шаге от колёс, а за лобовым стеклом качалась скользкая дорога — дорожка! — извиваясь как змея.
Когда караван остановился на заснеженном перевале, и Марков выкликнул охотников расчищать снежные заносы, Авинов тоже покинул кабину — и едва на коленки не шлёпнулся, так дрожали ноги.
Снег поднимался до высоты в три сажени,[143] но деревянным лопатам поддавался, а уж от желающих поработать отбою не было — всякий хотел подвигаться, чтоб согреться.
За перевалом Кириллу стало полегче — на несколько вёрст шоссе углубилось в ущелье. Отвесные высоченные стены вздымались с обеих сторон, сжимая небо в голубую ленточку, а потом дорога снова запетляла причудливым серпантином, спускаясь по уступу между крутейшим склоном справа и глубочайшей пропастью слева.
До Эрзерума добрались на второй день. Город лежал между двух горных хребтов, как в неглубокой чаше. В недавнем прошлом Эрзерум являлся тыловой базой османской армии, главным центром всей восточной Турции, потому и стал город твердыней, укреплённым районом. За его основу турки взяли прекрасную горную позицию Девебойну, сотворенную самой природой, — она отделяла Пассинскую долину от Эрзерумской. На горном хребте крепко сидели одиннадцать фортов, отлично подготовленных к круговой обороне. Они располагались в две линии, прикрывая друг друга артиллерийским огнём, и представляли собой каменные многоярусные башни с амбразурами для орудий, прикрытые рвами и двумя-тремя валами.
Чобан-деде, Далан-гез, Кара-гюбек, Узун-Ахмет, Каракол — все эти названия османских фортов звучали как заклинания злого волшебника, призывающего силы тьмы, но не так страшен чёрт, как его малюют, — русские воины не раз и не два брали Эрзерум приступом. Теперь же перед ними стояла задача иного порядка — удержать захваченные крепости, отстоять то, что было завоёвано потом и кровью.
Кирилл вёл «Бенц» по узким восточным улицам и отдыхал душой — всё самое страшное осталось позади, турок он боялся куда меньше бездонных пропастей, падать в которые — боже упаси! Вот где, верно, гадостная смерть.
Дома вокруг стояли приземистые, большей частью одноэтажные, с плоскими крышами, крытыми дёрном, архаичные и некультурные. Над этим пыльным морем ветхого жилья поднимались, горбились, дыбились мечети, мавзолеи, караван-сараи, «двурогая» медресе, уставившая в небо пару минаретов. А дальше — горы, горы, горы…
Местные высыпали наружу, со страхом и любопытством оглядывая караван, — неужто, дескать, на этих русских угомона нет?