А ещё пленяют деревянные дома. С наличниками и ставнями. На ставнях сохранились запоры и крючки. Наверное, не страшно было за ними во время перестрелок октябрьского переворота. Каждый дом не похож на соседний. Мне нравятся ажурные мезонины купеческих домов, и изящные балконы дворянских. Есть бывшие доходные, или принадлежащие епархии. В моём городе сохранился дух 19 го века. Он живёт в брусчатке, в старинной вышке, в двухсотлетней иве, в башне с часами.
Я знаю бывший барский дом, в подвале которого пытали и расстреливали людей во времена репрессий. Он невероятно красив. Благородно серый весь в ажурных кружевах из кованного железа. А есть невзрачный двухэтажный дом, в котором жил удивительный поэт и общественный деятель Дмитрий Ознобишин.
В "Повести о жизни" Паустовский описывает случай с солдатом, который, будучи лакеем на пароходе, влюбился в барышню, проживавшую в Симбирске. Он так сильно её полюбил, что высадился вслед за ней и упоминает улицу, на которой она жила. Улица Садовая. Умирая, тот солдат вспоминал эту девушку и улицу, которую было видно с реки. Бывшая Садовая, а нынче улица Кирова.
Мой город прекрасен в любое время года. Осенью он дышит последним теплом. Деревья устилают улицы жёлтым ковром. Можно шагать, разгребать их ногами. И, кажется, что идёшь по щиколотку в шуршащем золоте. Зимой город сверкает от мороза и солнца. Под ногой хрупкий лёд трещит и прогибается. Улицы горят разноцветными огнями гирлянд и рекламы. Весной липкие, крошечные почки на ветках доверчиво греются на солнышке, первая трава пахнет новой жизнью. Каштаны пестуют свои белоснежные фонари. У каштана невероятно красивые цветы. Если приглядеться, то можно увидеть сотни крошечных орхидей.
Весной город оживает, ликует, цветёт, поёт, зеленеет и благоухает. Летом город уходит к реке и лесу, раскаляется и разоблачается. Оголяется до неприличия.
Город всегда работает. Ночью такси развозит разный люд. Рестораны шумят. Заводы не спят. Здешний народ встаёт очень рано. В четыре утра маршрутки переполнены. Повара,пекари, уборщицы, рабочие и озеленители едут на работу. Обречённо и привычно топают на свои места. Несмотря на это, я люблю раннее утро. Это Божье время! Молитва доходит сразу и прямо до Бога. Дышится легко. На всём лежит печать покоя. Машин почти нет. Солнце властно встаёт над городом. В синей дымке становятся прозрачными дома и деревья, и шоссе. Сердце каждый раз замирает и ликует. Я никак не могу привыкнуть к этой потрясающей красоте раннего утра в моём городе. Он будто умыт и готов нас всех принять в свои объятья. Он, как Бог, любит нас всех такими, какие мы есть. Любит безусловной любовью старого, мудрого города. Он принимает нас любых: убогих, злых, пьяных, матерящихся, бросающих мусор мимо урны, плюющих на тротуар, курящих и роняющих окурки, дерущихся, отчаявшихся, больных. Он смотрит нежно на нас окнами домов, стёклами витрин. Иногда он любуется нами. Когда мы влюблены и ждём своего человека, сидя на скамейке в сквере. Когда мы смеёмся или танцуем от счастья, от полноты жизни, от удачи. Когда мы горды собой или своим ребёнком. Когда мы поём о любви и печали. Когда мы живём. Мы живём в тебе, мой любимый город!
29.05.17
Читая Сэлинджера
В мой день рождения дочка озадачила :" Что подарить?" Я попросила сборник Сэлинджера "Девять рассказов". Как – то искала его повсюду, но не нашла. Дальше выслеживать (например в интернете) было лень. И очень обрадовалась, когда моя удачливая доча купила книгу в первом попавшемся книжном магазине.
И вот уже любовно глажу обложку, перелистываю, предвкушаю…
У меня с книгами всё сложно, как с мужчинами. Сначала замираю от ощущения новизны, от шанса прикоснуться к прекрасному, манящему, сулящему сотню " качественных оргазмов", как выразилась Токарева. Потом долго не решаюсь приступить.
И в какой – то момент, тихим вечерочком, ныряю в омут с головой, дабы расслабиться и получить удовольствие.
С Сэлинджером не прокатило. Читала с великим трудом. Собрав всю волю в кулак, буквально штурмовала, как гору, как ледник, как неприступную крепость.
Обычно запоем, проглатываю книгу за вечер целиком. А потом долго, "облизываюсь", смакую послевкусие, созреваю. А тут пробуксовка. Паузы, привалы и перерывы.
Прочитывала три страницы и откладывала . С досадой вскакивала, пила чай, сыпала корм попугаю, смотрела в окно, отсылала голосовые подруге.
В замешательстве раздумываю, почему не цепляет? Почему он кажется мне чужим и даже вызывает раздражение? Тот самый Сэлинджер, от рассказов которого бросало в дрожь. Где же моё юношеское, восторженное с придыханием : "Ах, Селинджер!! Ах " Над пропастью во ржи"!?