Хань слизнул капельку пота с подбородка Кая и крепче обхватил его ногами, сильнее притягивая к себе. Он задыхался, устав постоянно задерживать дыхание. Из-за нехватки воздуха голова кружилась, а последствия от каждого толчка, от движений внутри его тела ослепляли яркостью и силой. Хань жмурился от прикосновений горячих пальцев к собственной груди, но снова упрямо открывал глаза, чтобы видеть всё до мелочей в отражениях на потолке. Видеть потемневшие соски, как их ласкают, как прячут тёмные волосы, когда Кай накрывает их губами или покусывает, заставляя Ханя стонать в голос и рывками подаваться навстречу окутанному тенями телу.
В такие минуты Хань готов был упиваться собственной уникальностью. Он единственный человек, которого любил самый настоящий демон, порождение теней. Любил даже этими самыми тенями.
И он раскинул руки в стороны, выгибаясь на смятых простынях, когда Кай изливался в него, принял ещё несколько плавных толчков, сильнее разводя бёдра, и кончил сам, запрокинув голову так, что уже ничего не видел в зеркалах, даже самих зеркал больше не видел…
Его баюкали в объятиях, сплетённых из теней, расчёсывали пальцами спутанные и влажные от пота волосы, согревали припухшие от поцелуев губы тёплым дыханием, прижимали к твёрдому и гибкому телу, гладили по лицу, а он пытался прийти в себя после всего, что было. Потому что для обычного смертного всё это…
Чересчур.
― Дыши… ― робкая просьба, низкий глуховатый голос над ухом, невесомый поцелуй в уголке рта, ― пожалуйста, дыши.
Да, воздуха маловато, то есть, его нет вовсе, но Хань не помнил, как делать вдох. Что же для этого нужно? Да и нужно ли вообще, если ему и так хорошо?
― Дыши! ― Нежные раньше губы стали злыми и требовательными, как и пальцы, которые вдруг зажали нос. Вдох в итоге сделать получилось, но каким же лишним он теперь казался…
Хань закашлялся, сипло втянул в себя новую порцию воздуха и снова подавился кашлем. Кай что-то шептал ему на ухо и баюкал в объятиях, словно ребёнка.
― Как глупо… так и знал… прости… не нужно было… с самого начала было слишком глупо…
― За… ткнись, ― велел хриплым голосом Хань. Смуглые пальцы забрались вновь в его волосы, и Кай прижался лбом к его лбу.
― Не трудись, сам знаю, что дурак, ― пробормотал он. ― Боюсь, следующий раз может стать последним.
― Как и следующая… картина? ― вернулся к проигнорированному ранее вопросу Хань.
Кай промолчал, но это молчание оказалось красноречивее любых слов.
― Это из-за разницы сущностей? Или у меня не осталось почти ничего? Ни сил, ни души…
― Из-за разницы сущностей, ― неохотно ответил Кай и погладил пальцами его левую бровь. ― Ну и сил у тебя тоже осталось немного. Всё вместе. Ты всё ещё хочешь меня нарисовать?
― Сейчас?
Кай кивнул.
― И я нарисую тебя. Посмотрим, у кого получится лучше. Отнести тебя в ванную?
― Я сам! ― обрычал Кая Хань, с сожалением выбираясь из тёплых объятий. И он едва не упал, когда поднялся с кровати ― ноги подкашивались, от слабости кружилась голова и чуть подташнивало из-за мелькающих перед глазами пятен.
Кай молча закинул его руку себе на плечо и повёл в ванную. Спасибо, что не понёс, а то совсем бы…
― В теории… сколько мне осталось? ― тихо спросил на ходу Хань. ― По времени? День? Неделя? Месяц? Час? Год? Сколько?
Кай ничего не ответил, ещё и глаза отвёл в сторону.
― Что, прямо сейчас могу сдохнуть? ― ядовито уточнил Хань, но Кай вновь промолчал, не поддавшись на провокацию. ― Послушай…
― Если ты всё ещё хочешь рисовать, советую поспешить, ― перебил его Кай, сунул в руки полотенце и захлопнул дверь ванной, оставшись по другую сторону.
― Эй!
― Не имею ни малейшего желания обсуждать сроки твоей смерти, потому что предпочитаю тебя живого. Отстань и поторопись, ― донеслось из-за двери в ответ на возмущённый вопль Ханя.
☆☆☆
Они уже довольно долго сидели напротив друг друга и в полной тишине водили по бумаге карандашами, время о времени обмениваясь быстрыми взглядами и оценивая копию и оригинал.
Хань закусил губу, чтобы спрятать улыбку. Он отметил, что Кай рисует плавно, аккуратно, но слишком сильно нажимает карандашом на бумагу. Сам Хань рисовал линиями определённой длины, тонкими, частыми, поэтому он и любил технику сфумато ― она идеально подходила ему игрой теней и света, неявной дымкой, туманной завесой. Хотя рисовать в такой манере Кая было трудно, ведь в нём сочетались исключительно резкие и чёткие линии, без двусмысленности и туманности. Техника сфумато чересчур смягчала облик Кая. До неузнаваемости. И Хань сердито шипел, растирал линии пальцами и начинал снова. Его карандаш легко скользил по бумаге, совсем не так, как у Кая. Он оставлял на белом только тонкие тёмные линии ― больше ничего. У Кая помимо линий оставались вмятины на бумаге.
Когда Хань в очередной раз взглянул на свою модель, обнаружил, что Кай закончил уже и просто смотрит на него немного задумчиво и мечтательно.
― Быстро…
― Мне портреты даются легче, ― пожал плечами Кай и легонько улыбнулся уголками губ. ― И тебя приятно рисовать ― ты красивый.
― Ты тоже, но, чёрт бы тебя… ― Хань стёр пальцем ещё одну неуместную линию.
Теперь Кай улыбался уже открыто и широко.
― Но во мне нет равновесия, ― договорил он за Ханя. И до Ханя дошло, где именно проблема в образе Кая. В том самом отсутствии равновесия. Хань упрямо пытался как-то добиться равновесия в своём наброске, даже добивался, но образ сразу же и совершенно закономерно переставал походить на Кая. И Хань начинал заново, искал ошибку, думал, что нашёл, переделывал и опять ошибался точно так же. Равновесия Кай умудрялся добиваться в своих движениях, пластике, походке, но в его внешности равновесия не было никогда.
― Хочешь сказать, это твой изъян?
― Если тебе это нравится, можешь думать именно так, ― развеселился Кай.
Хань подумал с минуту, поставил Каю диагноз «засранец» и вернулся к наброску. Он закончил через полчаса.
― Ну что? Обмен рисунками? ― Хань протянул свой Каю и ухватился за чужой.
― Да. Но только…
Хань не верил до последнего, что Кай это сделает. Ведь Кай сам обещал ему растянуть отпущенный срок настолько, насколько это будет возможно.
Ошибся.
Кай смял его губы уже знакомым поцелуем. Не обычным, а «тем самым», когда делал глоток его души. На Ханя обрушились удовольствие и слабость, смятение и восторг швыряли его как щепку по волнам в шторм. И было нечто новое ― его рука, которой он прикасался к рисунку Кая, замёрзла, как будто превратилась в кусок льда.
― Пообещай, что будешь всегда рисовать для меня, ― слабый шёпот возле уха. Хань распахнул глаза и уставился на Кая. На призрак Кая, на почти прозрачный силуэт, едва различимый на фоне ярких красок реальности и медленно растворяющийся без следа. В воздухе над полом кружил лист, медленно опускавшийся на пол. Там улыбался Хань, написанный обычным карандашом на обычном листе бумаге, но с непередаваемой любовью, пропитавшей каждую карандашную линию.
Рисунок ― это всё, что осталось.
Сколько бы Хань ни крутил головой по сторонам, сколько бы ни звал, Кая он больше не видел и не чувствовал.
― Какой дурак…
Хань уже без особого удивления взглянул на гостя, вышагнувшего из зеркала. Тот подошёл к нему и властно протянул руку.
― Коробку, ― велел он.