Хань не сразу, но понял, что тот требует чёрную коробку-пенал с угольными карандашами. Машинально Хань нашарил её на низком столике и отдал странному типу. Тот открыл коробку, достал карандаши, коробку небрежно бросил себе под ноги, а карандаши сломал и сжал в ладони, потом просто сдул угольную пыль.
― Что это… значит? ― пробормотал Хань.
― Ничего. Просто забудь и живи дальше. Он выбрал за двоих, вот и всё.
Хань проводил гостя больным взглядом, потом опустился на колени и поднял пустую коробку, прижал к груди, прикоснулся к рисунку Кая, взял и его, всмотрелся в собственное лицо, перенесённое на бумагу. Черты медленно теряли чёткость и тонули во влажной дымке.
― Тебя… больше нет?
В студии висела мёртвая тишина, а тени в углах вели себя обычно и теперь не казались живыми.
«Он выбрал за двоих».
«Пообещай, что будешь всегда рисовать для меня».
― Но разве ты увидишь?..
☆☆☆
― Господин Лу, ваши «Тайваньские открытки» впечатляют…
― Когда вы планируете провести выставку в Шанхае?
― Господин Лу…
Он сбагрил журналистов личному помощнику и ретировался в дальний конец выставочного зала, чтобы чуть передохнуть и набраться сил перед новым рывком. Прижав к груди папку с документами и чёрную коробку, он одновременно пытался потуже затянуть галстук на шее. Так увлёкся, что налетел на кого-то и выронил папку и коробку.
― Извините, ― прозвучал за его спиной низкий голос. Говорили по-корейски.
Хань торопливо обернулся, в недоумении изогнул бровь и посмотрел вниз. Высокий смуглый парень опустился на колено и незряче повёл рукой над плитами, нащупал коробку для карандашей. Вокруг рассыпались документы из папки Ханя и рисунки из чужой папки. В основном ― карандашные портреты.
Хань опустился на корточки и стал помогать собирать листы, к тому же, незнакомец явно не мог увидеть, где рисунки, а где документы. Он вообще не потрудился открыть глаза. А потом Хань замер и уставился на него.
― Простите, но вы… вы…
― Я не слепой, ― немного смущённо улыбнулся смуглый парнишка, безошибочно повернув голову в сторону Ханя. ― Просто в самолёте мои очки сломались, а новые пока не сделали. Без очков я вижу очень плохо. И у меня редкое осложнение ― я лучше всего вижу в сумерках, а днём или ночью ― хуже всего. Поэтому пока вот проще держать глаза закрытыми ― так удобнее. Я вас не ушиб?
― Нет, что вы. И в столкновении больше моей вины… ― Хань испытывающе осмотрел лицо корейца. Если это шутка судьбы, то у неё, определённо, извращённое чувство юмора, потому что этот молодой кореец напоминал Ханю одного чертовски древнего и глупого демона.
― Вы ведь… китаец? ― Хань осторожно взял его руку, чтобы чуть потянуть вверх, подсказав тем самым, что все листы собраны. ― Говорите чисто, но лёгкий акцент я всё равно слышу.
Хань немного запрокинул голову, чтобы рассмотреть получше смуглое лицо. Рост такой же, широкие плечи, гибкое тело. Светлая одежда ещё сильнее подчёркивала тёмный оттенок кожи. Только нет дымчатых змеек-теней, и глаза, скорее всего, тёмные, а не красные.
― Да. Как вас…
― Ким Чонин, ― представился кореец и учтиво поклонился, вновь безошибочно определив на слух, где именно стоит Хань. Затем Чонин легко провёл пальцами по чёрной коробке, немного неловко улыбнулся и протянул её Ханю. ― Что это?
― Это коробка для угольных карандашей. Я художник. Меня зовут Лу Хань. Вы, я вижу, тоже рисуете? Приехали учиться? ― Хань забрал коробку, но продолжал с интересом разглядывать Чонина.
― Я только портретист, ― вновь смутился Чонин. ― Так себе выходит. А вы… Так это ваша выставка? Жаль, что не могу сегодня посмотреть ваши работы вместе с однокурсниками.
― Вас поселили в кампусе Академии Живописи?
― Нет ещё. Вопросы с документами и прочая возня… Пока мы остановились в отеле «Плаза».
― Чудесно. Как вы смотрите на совместный перекус? А потом я отведу вас в отель.
― Но разве эта выставка…
― Терпеть не могу журналистов, ― громким шёпотом признался Хань по большому секрету. ― И терпеть не могу перекусывать в одиночестве.
Насчёт последнего Хань сознательно солгал и ни на миг не устыдился.
― А ещё мы можем зайти в центр оптики и подобрать вам линзы, например. Линзы удобнее, чем очки. Хотите?
― Я… ― тихо начал Чонин, и Хань быстро сообразил, что студенту из-за границы такое удовольствие может быть просто не по карману.
― А вы нарисуете мой портрет в качестве ответной любезности, идёт?
Чонин растерялся от неожиданности, чем Хань охотно воспользовался: поймал его за руку и потащил на буксире в центр оптики. До смерти хотелось посмотреть ему в глаза и окончательно убедиться, что чертовщина под этим небом всё-таки случается.
― Постойте, ― окликнул Ханя Чонин после того, как споткнулся второй раз. ― Не так. Так неудобно.
Он тронул чуткими пальцами запястье Ханя, предплечье, локоть, плечо. Точно так же, как делал это некогда Кай. И потом твёрдо сжал плечо Ханя ладонью, оказавшись на шаг позади.
― Вот теперь можно идти, ― ярко улыбнулся Чонин, ― я буду чувствовать ваши шаги и дорогу впереди.
Хань безотчётно накрыл смуглые пальцы на плече ладонью собственной, погладил и вздохнул.
― Знаете, ходят слухи, что все свои работы вы посвящаете только одному человеку. Это правда?
― Да. Хотя я не уверен, что его можно назвать человеком.
― И кто этот человек? Или вы никому не говорите его имени?
Хань помог Чонину одолеть последние ступени лестницы и тихо ответил:
― Никому не говорю, но вам сказать могу.
― И?
― Не сейчас. Позже. Когда получу свой портрет. А насколько плохо вы видите без очков?
― Ужасно плохо, ― тихо засмеялся Чонин. ― Поэтому в самом деле лучше с закрытыми глазами полагаться только на слух и осязание, чем видеть слишком сильно искажённую картину мира.
― Но вы так и не узнаете, как я выгляжу. Разве это вас не огорчает?
― Ну… я мог бы… Если вы не против, то…
Хань был очень даже за, поэтому он сам взялся за руку Чонина и поднёс её к своему лицу, чтобы горячие пальцы смогли повторить каждую линию, приласкать, изучить и, если повезёт, вспомнить…
― Никогда не встречал настолько красивого человека раньше, ― пробормотал Чонин, отняв руку от лица Ханя. ― Наверное, всем вокруг вас кажется, что вы им снитесь.
― Свои работы я посвящаю человеку, который собрался по моим бёдрам взобраться на небо, ― тихо произнёс Хань, внимательно глядя на Чонина. ― И он сам попросил меня об этом ― писать картины для него.
Чонин молчал, и его лицо оставалось спокойным и бесстрастным.
― Идём? ― устав ждать, позвал Хань и повернулся к выходу.
― Должно быть, тот человек очень сильно любил вас, ― прозвучало за его спиной. ― Его можно понять. Я даже рад, что пока не могу вас увидеть. Пока я вас не вижу, моё сердце только моё.
― А если я хочу его? ― не удержался Хань и бросил быстрый взгляд на Чонина поверх плеча.
― Забирайте, ― легкомысленно улыбнулся Чонин.
― Вообще-то я не шутил.
Чонин отозвался уже на улице перед распахнутой дверцей такси:
― Я тоже. Если вы подарите мне вашу коробку для карандашей. Почему-то мне кажется, что она когда-то была моей. Ведь подарите?
Хань промолчал, с улыбкой посмотрел на чистое небо над головой и забрался в салон такси.
«Ты же знаешь, что я никогда не мог тебе отказать, мой древний и глупый демон…»